Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
– Звонил твой брат.
– Злился?
– Верещал. – Кохэн поднес чашку к губам, и крылья носа его дрогнули. – Требовал тебя. Потом был начальник участка… заместитель мэра… они желали знать, когда нашего сумасшедшего повесят.
– Вот так и сразу?
– А чего тянуть? – пожал плечами масеуалле. – Общественность возмущается. Сам понимаешь, когда общественность возмущается, мэр испытывает некоторое беспокойство. Все-таки избиратели.
Кофе несколько примирял Мэйнфорда с реальностью, в которую пришлось вернуться, хотя, видят Боги, с куда большей охотой он остался бы во сне.
– Еще Джаннер пробовал подкатить к нашей девочке.
– И как?
Надо было набить ему морду или притопить в какой-нибудь канаве. Пожалуй, это убийство Мэйнфорд расследовал бы не очень тщательно.
– Подробностей не знаю, но он сбежал, поджавши хвост.
И это тоже было интересно.
– Не спрашивал?
Кохэн покачал головой:
– Сам попробуй. Она уже пришла. Работает.
Хорошо.
Сейчас не время остаться без чтеца, и если девчонка продержится хотя бы до конца недели… неплохо будет, если продержится. Мэйнфорд сам тогда в храм заглянет, поставит дюжину свечей, откупаясь от всех Богов разом.
Правда, в отличие от Бездны с ее обитателями, Боги о существовании Мэйнфорда и не вспоминали.
– Что еще? Нового? Хорошего? – сваренный масеуалле кофе согревал кровь.
Бездна, а почему так холодно?
Осень с ее поганым плаксивым норовом только-только началась, а Мэйни уже знобит. И руки трясутся.
– Нового… есть и кое-что новое… не сказать, чтобы хорошее, скорее уж любопытное. Пришли результаты по ауре…
– И?
Мэйнфорд отставил чашку и пошевелил пальцами. Дрожь – это от холода. Холод – от дождя, который, и думать нечего, всю ночь лил, вычищая треклятый город.
– Еще? – Кохэн не стал дожидаться ответа, поднял кофейник, наклонил. Он смотрел, как льется черный, слишком густой напиток, и не спешил заговаривать, а Мэйнфорд не торопил.
Это были его минуты тишины, законного покоя, который вот-вот прервется, и не важно, что будет тому причиной – очередной вызов, явление начальства или дражайшие родственники.
– А то, что есть такой… в базе пропавших. Николас Альгерти. Десять лет тому ушел из дому и не вернулся. Предположительно, сбежал…
– Десять лет…
– Ему было семь.
– Десять лет тому. – Мэйнфорд принял чашку осторожно, теперь напиток пах перцем и еще какой-то приправой, и значит, будет острым, жгучим. Именно то, что нужно, чтобы встряхнуться. – Значит, сейчас…
– Семнадцать.
– А выглядит…
– Наш док утверждает, что с точки зрения банальной физиологии, Нику хорошо за восемьдесят.
– Хрень какая-то, – язык обожгло, гортань опалило, и Мэйнфорд с трудом сдержался, чтобы не выплюнуть кофе. Это ж надо постараться, сварить такое. – Быть того…
– Не может, – Кохэн всегда соглашался легко. – Я тоже так решил… совпадение…
И прищурился, глядя в стену.
Мэйнфорд тоже поглядел. Стена обыкновенная. С обоями в полоску. С полкой и парой снимков в рамке. Снимки принесла матушка, когда еще надеялась вразумить блудного сына, и стоило бы снять их, да руки до такой ерунды не доходили. Потом снимки прижились, срослись со стеной, покрылись слоем грязи, которой зарастало все отделение. И стекла в рамках посерели, помутнели, теперь при всем желании сложно различить лица.
– Он хотел поговорить с вами…
– Поговорим.
Ник безумен. Дети пропали, вещи остались. Улики. И эти улики вещественны. Аура… десять лет тому ауру снимали на дагерротипические пластины, а этот метод ненадежен. И значит, всего-то совпадение.
– Поговорите… пока он еще способен говорить.
– Что ты…
– Допивай кофе, Мэйни. День будет тяжелым…
Вот кого он меньше всего ожидал встретить у камеры, так это девчонку. Стояла, вцепившись в прутья, прислонившись к ним щекой, и выглядела такой несчастной, что у Мэйнфорда возникло почти непреодолимое желание погладить бедняжку.
С желанием он управился быстро.
– Что ты тут делаешь?
– И вам доброго утра. – Она не отпрянула от решетки, как человек, которого застали не в том месте и не за тем занятием, но обернулась.
Две розовые полоски, на щеке и на виске.
Стоит давно.
А костюмчик прежний, вчерашний. Или позавчерашний? Какая, на хрен, разница, главное, что убогий, мятый и наверняка не греет. А внизу холодно, куда холоднее, чем наверху.
– Так что?
– Он звал. Я решила, что если спущусь, то, быть может… – девчонка протянула раскрытые руки.
Белые ладони, иссеченные многими линиями, среди них и судьба прячется, и смерть, и тысяча возможностей, как утверждал дед, приговаривая, что в людской натуре плевать и на судьбу, и на возможности.
– Он ведь не против, но… не пускают.
Мэйнфорд хмыкнул.
Прочесть Ника?
Это позволило бы получить однозначный ответ, правда, что-то подсказывало, что ответ этот придется не по нраву мэру, а заодно уж начальству и широкой общественности.
– Пустят. – Он принял решение. И рукой махнул дежурному. – Уверена?
Чужой разум – зыбкая штука. Старик, помнится, с трясиной его сравнивал, чуть оступишься, и поймает, затянет, спеленает чужими кошмарами, закрутит в омутах памяти, а затем и вовсе растащит на клочья, на куски.
– Не знаю. – Девчонка не стала лгать. Страшно ей было? Определенно, страшно. Обняла себя, вцепилась в серые рукава. – Но… если это не он?
– А если он?
– Тогда я буду знать.
Наверное, в этом был высший смысл безумной этой затеи. Будет знать.
Она.
И Мэйнфорд.
Кохэн. Остальные – это уж как получится.
С замками дежурный возился долго. И решетка отворилась с протяжным скрипом, а помнится, Мэйнфорд просил разобраться с петлями. Внизу и без того неуютно, а еще и скрипом нервы дерут.
Ник лежал.
Он вытянулся поверх тоненького одеяльца, руки сцепил на впалой груди… дышит? Дышит. Веки дрогнули, и в мутных глазах мелькнула искра… разума?
– Вы пришли. Хорошо… я хотел сказать спасибо…
– За что? – Мэйнфорд наклонился над стариком. А сейчас Ник выглядел куда старше, чем накануне. Восемьдесят? Да все девяносто или сто, или сто двадцать, если обыкновенный человек способен протянуть сто двадцать лет.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
