– Итак, мессир, монсеньор де Валуа много раз принимал у себя старшего бальи шпаги Перша.
– Хм… Эстрелина?
– Аделина д’Эстревер, мессир.
– Хм… и что особенного в том, чтобы принять своего бальи шпаги? – нелюбезно заметил советник короля.
Эмиль Шапп сглотнул комок в горле и подчеркнул:
– В том, что монсеньора де Валуа мало занимают земли Перша или Алансона. Это было первое посещение тех земель мессиром д’Эстревером после его вступления в должность. Также речь шла о монсеньоре Жане Бретонском, короле и… о вас.
Ногарэ был слишком хитер, чтобы заглатывать наживку. Он нарочито небрежно поинтересовался:
– О короле? И в каких же выражениях?
– О, в самых почтительных, как и положено при упоминании высочайшей персоны.
– Ну, а обо мне?
– Ну… монсеньор де Валуа настаивал, чтобы вы ни в коем случае не были осведомлены об этом деле. Мессир д’Эстревер поручился в этом.
– Так о каком деле идет речь? – спросил Ногарэ, одновременно заинтересовавшись и насторожившись.
– К моему величайшему сожалению, мне это неизвестно. Эта часть разговора закончилась, когда… хорошо, я это скажу: мне удалось услышать лишь конец разговора.
«Когда ты начал подслушивать под дверью», – мысленно уточнил мессир де Ногарэ.
Эмиль Шапп понял, что судьба поворачивается к нему лицом, и решил поймать свою удачу.
– Я уверяю вас, что все речи относительно его величества были на редкость учтивы… но правда также и то, что при всем почтении к его величеству они не желали, чтобы наш высокочтимый суверен был в курсе откровенной беседы между монсеньором де Валуа и мессиром д’Эстревером.
– В самом деле? Как же так: скрыть от короля то, что происходит в его владениях? И в то же время мессир Карл только что получил в свои руки Перш вместе с другими знаками расположения? – вспылил советник.
Если речь шла о том, чтобы скрыть незначительное неповиновение Карла, то этим можно будет воспользоваться в качестве аргумента, что королю не следует всегда слепо поддерживать финансовые или политические притязания своего брата. Мессир де Ногарэ собрал у себя уже столько секретов – безобидных или смертельных – и столько же ловушек, которые можно при желании расставить на пути могущественных персон или претендующих на могущество, и особенно предназначенных тем, кто плел интриги, добиваясь его падения. До сих пор, за исключением растрат, ему так и не удалось почерпнуть ни малейшего доказательства неповиновения Карла своему брату-королю. Итак, если Филипп прощает этого мота, своего младшего брата, он никогда не допустит, чтобы тот взял над ним верх, неважно каким образом. Филипп был убежден, что Господь выбрал его, чтобы царствовать во Франции, в чем мессир де Ногарэ не сомневался ни секунды.
– А Жана II Бретонского также упоминали в разговоре? – уточнил Ногарэ.
– Да, и его тоже, мессир.
– И почему же? Какой интерес он может представлять в глазах Карла де Валуа? Кроме того, что является дедом мужа его дочери Изабеллы?
– К моему глубочайшему сожалению, мне это неизвестно, мессир.
Гийом де Ногарэ колебался всего лишь несколько мгновений:
– По правде говоря, я не особенно доволен одним из своих помощников… Он работает слишком медленно и нерасторопно… Но из человеколюбия я не могу отделаться от него немедленно, принимая во внимание его возраст и семью, которая находится на его попечении… Все-таки через пару недель… Шапп, разумеется, с позволения монсеньора Карла вы сможете, пройдя испытание, стать одним из моих секретарей.
Эмиль буквально сложился в угодливом поклоне. Наконец-то! Он получил шанс и ни за что на свете не упустит его! Мессир де Ногарэ предложил ему место при своей персоне, но в будущем. Потому что он должен еще доказать, что пригоден занимать эту должность, что он владеет не только скорописью, чистописанием и сокращениями[113]. Короче говоря, он должен заслужить свое вознаграждение. Разумеется, он приложит к этому все усилия. Шапп по крайней мере кое-чему научился в окружении монсеньора де Валуа: власть имущие участвуют в заговорах, но при этом хотят сохранять благопристойный вид. Отсюда вытекает необходимость иметь при себе исполнителей, которые не боятся испачкаться в любой грязи, чтобы угодить им и позволить сохранить чистоту если не души, то хотя бы рук. Можно ли его отнести к людям такого рода? Конечно же, да!
– Конечно, мессир де Ногарэ, по причине моей глубочайшей привязанности к вам, моего безусловного почтения к вашему труду и безграничного почтения к его величеству, если моего слуха достигнут какие-нибудь… известия, я не замедлю донести их до вашего сведения.
– Вот это правильно и похвально с вашей стороны, – одобрительно заметил советник. – Шапп… Служба суверену – это изнурительный труд, неусыпное внимание. Наш долг состоит в том, чтобы защищать его, не обременяя. Да, кстати… Никогда монсеньор де Валуа не совершит никакой ошибки и не будет огорчать своего брата… но вот придворные… ах, эти придворные! На что они только не способны, что они только не замышляют… причем зачастую буквально теряя рассудок от своих страстей и честолюбия.
– Истинная правда. Какой это будет восхитительной миссией для меня – быть смиренным помощником, которому дарована великая милость разделить ваше тяжкое бремя…
Разумеется, Ногарэ питал недоверие к этому молодому человеку. Он повидал уже столько предателей, что появление этого ничего не добавило. Никакие льстивые слова и почтительные ужимки не могли его обмануть. А что, если Карл де Валуа спешно послал Эмиля Шаппа, чтобы удостовериться, что Ногарэ присматривает за ним? Решив немного схитрить, он объявил:
– Бремя, которое с такой сердечностью разделяет монсеньор Карл, желающий своему брату только добра. Во всяком случае, Карл де Валуа – человек чести и человек действия. Низости тех и других его не касаются, настолько они противны его благородному происхождению. В сущности, наша миссия состоит в том, чтобы защищать обоих братьев от злокозненных змей, что извиваются и шипят в их ближайшем окружении, но братья в своем бесконечном благородстве и великодушии не замечают этого.
Ногарэ сказал это, сочтя, что настал подходящий момент, чтобы немного встревожить молодого человека.
– Тем более, – продолжал он, – что на своем опыте я имел возможность много раз убедиться: даже самые могущественные не любят даже допускать мысли, что добрый друг, храбрый товарищ, мудрый советчик или даже преданный слуга – с виду такой близкий человек – на самом деле оказывается не более чем презренным льстецом. Они очень ловко притворяются перед ними. Еще одна важная причина, чтобы уберечь их от такого унижения. Таким образом, я уверен, что если монсеньором Карлом пытается вертеть его собственный бальи шпаги, да к тому же еще и против интересов брата-короля, полагаю, он был бы вам признателен, если б вы предостерегли его от серьезной ошибки. Даже не допуская и мысли о подобном.
