Улыбнувшись собственному нетерпению, Дэн начал расхаживать по роскошному жилищу, осматривая персидские ковры, бархатные портьеры темно-бордового цвета на каждом окне, картину над мраморной каминной полкой. Он узнал в ней, тихо присвистнув, работу художника Ромнея[12]. Ванную, из которой он только что вышел, по великолепию можно было сравнить с Помпеями. На мраморном столе в гардеробной было столько бутылочек и мазей, что их хватило бы на дюжину Бруммелей[13]. Над царской постелью возвышались четыре рифленых столбика, увенчанные классическими бантами — символами любви и балдахином, который усеяли, словно звезды, золотистые пчелы Франции. Однако в этом глубоко укоренившемся комфорте не было ничего вызывающего. Он принадлежал Селби Холлу так же, как и английские самшитовые рощи и подъездная дорога длиной в четверть мили, над которой аркой нависали ветви многовековых дубов.
Признание того факта, что строительство этой империи было полито обильным потом черных рабов, нисколько не умаляло ее красоту, созданную многими поколениями. Возможно, Лорена Селби и была цветком той культуры, которую он, Дэн Кэролл, поклялся полностью искоренить. Но от этого привлекательность Лорены нисколько не убавилась.
Дэн потряс головой, думая над этой загадкой, и перешел из гостевых апартаментов в галерею, чтобы познакомиться с рядом увековеченных в картинах предков. Портреты шли по порядку, начиная с первого Селби, нога которого ступила на землю Нового Света — мужчины из Джорджии в пышном парике, чей напыщенный вид и сердитый взгляд говорили о том, что он любил пить трехпенсовое вино, столь же недвусмысленно, будто заключение врача было приложено к портрету. Более поздние Селби не были столь полными, но этот дерзкий взгляд не исчез. Как-никак они все же завоевывали целинные земли с королевским патентом на руках. Естественно, они считали, что полное владение землей, как и движимым имуществом, обрабатывавшим ее, им обеспечено.
На предпоследнем портрете был изображен мужчина в мантии судьи. На его колене лежала открытая книга, а его рука безмятежно покоилась на глобусе. Снежно-белая грива прикрывала благородное чело; глаза смотрели тепло, хотя нос придавал ощущение холодности. «Вот человек, — подумал Кэролл, — который впитал все знания своей профессии». Судья Эндрю Селби не вписывался в эту галерею денежных мешков, охотившихся верхом на лис — своим величием он поднимался над остальными. Не возникало ли такое впечатление потому, что его лицо излучало больше ума, чем гордости?
Последний портрет — высокий, щедро одаренный природой мужчина в униформе Конфедерации — вернул роду Селби доминирующую черту. Кэролл тут же узнал в нем своего утреннего противника. Руки Брэдфилда Селби в перчатках с крагами сомкнулись на эфесе сабли; художник нарисовал его в профиль на фоне грозового неба. Возможно, из-за декораций он сам казался больше декорацией, нежели мужчиной. Именно этот портрет предвещал конец рода столь отчетливо, что это ясно видел даже случайный гость. Особенно если этот гость встречался на поле боя с другими «брэдами селби».
Во всей этой длинной галерее не оказалось ни единого женского лица. Дэн из этого сделал вывод, что в Селби Холле лишь мужская линия считалась достойной портретов. Он отмахнулся от этой мысли и прошел в двойную гостиную.
Врач плантации, сидевший у камина, встал со своего места.
— В это время, я пропускаю вторую рюмку, — сказал он. — Иногда третью, если приходят скверные новости с фронта. Майор, надеюсь, что наш бурбон придется вам по вкусу.
Выбрав кресло напротив врача, Дэн взял предложенную рюмку. В камине, разделявшем их, с треском горели сучки легкой древесины. Это было превосходное виски, и с первым глотком он почувствовал, как спадает накопившееся за день напряжение. Если бы он сидел у отцовского очага из необтесанного камня, смакуя пунш после целого дня охоты в горах, он не чувствовал бы себя более безмятежно. Казалось, будто отворилась незримая дверь, пропуская его в Селби Холл, но не к его секретам.
Его принимали как гостя из другого мира и захватчика, которому оказывают формальное гостеприимство до тех пор, пока он не проявит себя врагом. Главные вопросы оставались без ответов. Он будет добиваться ясности при встрече с хозяйкой за ужином.
Думая о Лорене, он скорее почувствовал, нежели увидел, как она вошла. Сначала на лестнице послышался шелест платья, затем ее голос, пока она совещалась с дворецким. Она тихо поздоровалась из фойе, и оба мужчины встали. Когда она на мгновение задержалась под арочным входом, разделявшим две гостиные, Дэн замер от удивления. Казалось, будто неожиданно ожил еще один портрет, смелыми заключительными мазками завершая галерею Селби.
Сегодня вечером на ней было платье из зеленого, как арбуз, шелка с глубоким вырезом и приколотыми к груди бриллиантами в виде солнца с расходившимися лучами. Другие драгоценные камни украшали ее запястья и волосы, собранные в высокий шиньон, который удачно обнажал ее молочно-белую шею и плечи. Когда они встретились на портике, ему показалось, что Лорена Селби поразительно красивая женщина. Здесь, в домашней обстановке, пока теплый свет свечей падал на темные волосы хозяйки дома, от ее красоты у него захватило дух.
Он видел, что Лорена заметила, какое впечатление произвела на него. Еще мгновение и ее черные глаза тут же оценили его с ног до головы. Она прошла вперед и протянула руку. Этот жест наложил печать формальности на его присутствие. Когда их пальцы соприкоснулись, майор чуть наклонился, чтобы поцеловать ей руку, но та выскользнула прежде, чем ему удалось осуществить свое намерение.
— Джентльмены, мы можем приступить к трапезе, когда вы пожелаете, — объявила она. — Улисс уже сообщил, что ужин готов.
Через час Кэролл, разомлевший от великолепной еды и вина, и Лорена вели словесную дуэль по всем направлениям, а врач выступал в роли хладнокровного судьи. Майору еще только предстояло выиграть спор, хотя он считал, что уже добился своего. Он не испытывал к ней недобрых чувств, поскольку она отважно сражалась на своей территории. Пока он не подвергал сомнению ее власть на этой плантации, она имела все основания играть главную роль.
По мере того, как войска Союза продвигались из штата в штат, он спорил на одни и те же темы и с другими леди с Юга. Сегодня ему еще раз напомнили, что не Юг, а Север начал военные действия. Желая сохранить свои «особые порядки», Юг всего лишь дал отпор агрессии. Понятное дело, армия, у которой больше пушек, должна одержать окончательную победу. Хозяйка была готова признать за северянами почти полную победу, если бы не гениальные действия генерала Ли в Виргинии… Она все еще настаивала на том, что эта война бесполезна, что умные люди должны были встретиться на условной границе, разделявшей две воюющие стороны, и договориться.
Что же касается рабов, то это дело Юга. Несмотря на прокламации из Вашингтона, Юг должен решить эту проблему самостоятельно, по собственному мнению. Здесь, в Селби, она могла доказать с помощью бухгалтерских книг то, что рабы на плантации жили лучше, чем многие заводские рабочие Новой Англии. Затем рабам можно будет дать образование — и в конце концов освободить их от рабства. Просвещенные южане всегда верили, что все закончится свободой. Если проявить терпение, то этого можно достичь без кровопролития, не посеяв зубы дракона, которые будут терзать землю юга целый век…
