Ева Мария слезает с велосипеда. Поднимает глаза, смотрит на окно. Она вернулась к исходной точке. Всегда надо возвращаться в исходную точку. Чтобы понять, как поступить – остановиться или двигаться дальше. Ева Мария пересекает площадь. Прислоняет велосипед к стене. Входит в маленькое кафе. Франсиско оборачивается. Воздевает руки к небу. Ева Мария вспоминает обряды инков.
– Ева Мария! Как я рад, тебя совсем не видно.
– Естественно… я больше не прихожу.
– И не только ты.
– Догадываюсь.
– Как всегда?
Ева Мария садится у стойки:
– Нет, пожалуйста, сделай мне кофе.
– Вот как? Ну, началось. И чашка кофе вечером. – Франсиско смотрит на Еву Марию: – Ты плакала?
– Это от ветра.
– Тебе его не хватает?
– Кого?
– Витторио.
– Я об этом не задумываюсь.
– Наверное, нелегко так резко прекратить.
– Я об этом не задумываюсь.
Франсиско ставит кофе на стойку.
– Все-таки странно, наверное, узнать, что человек, который учит жить, оказался убийцей, это вот как если бы я отравил жену, у клиентов от этого мороз бы по коже…
– У тебя теперь есть жена?
– Это я только так, для примера.
– Ладно, отравитель, хватит об этом! Чем болтать что попало, лучше сделай мне еще кофе.
Франсиско ставит чашку перед Евой Марией:
– Две чашки кофе вечером – бессонная ночь обеспечена.
Ева Мария бросает сахар в дымящуюся жидкость.
– Кофе только счастливым людям уснуть мешает, а другим и без кофе не спится.
– Это я запомню.
Наступает тишина. Ева Мария пьет кофе. Франсиско теребит лежащую на блюдце ложечку.
– Все-таки психоаналитик-убийца…
– Тебе известно, что такое презумпция невиновности?
– Может, ты этого не заметила, но твой невиновный все еще за решеткой.
– Что ж ты так уперся-то…
Франсиско постукивает ложечкой о стойку.
– Я не уперся, я знаю.
– Ты соображаешь, что говоришь?
– У меня есть доказательства.
– Вот как?
– Да.
– И какие же?
– У меня есть доказательство, что у Лисандры был любовник.
Ева Мария отодвигает чашку:
– Вот это новость.
– И именно потому, что у Лисандры был любовник, Витторио ее и убил.
– Примитивно.
– Если ты считаешь, что правда непременно должна быть сложной, тут уж я тебе ничем помочь не смогу.
– Да я тебя ни о чем и не прошу.
– Если бы тебе ничего от меня не было надо, ты бы села в зале, как всегда, а не у стойки.
Ева Мария легонько постукивает его по виску:
– И что у тебя там творится…
– Ну да, видишь ли, трактирщик все равно что психоаналитик, просто обходится дешевле.
– Я бы сказала, скорее – частный детектив, если судить по тому, сколько тебе вроде бы известно.
Франсиско делает вид, будто складывает тряпку.
– Ненормальная, которая сводит с ума, – такое случается не впервые.
– Кончай ты уже со своими загадочными намеками, если есть что сказать – говори.
Франсиско принимается перетирать стаканы.
– Если она проделала это со мной, значит, наверняка делала и с другими.
– Что она с тобой делала?
– Странные дела.
– Какие странные дела?
– Ты не поверишь.
– Поверю.
– А я тебе говорю – не поверишь.
– Все равно расскажи.
– Заглянула она ко мне как-то утром и спросила, не против ли я с ней переспать.
– Что?
– Ей-богу, не вру! Больше того – она как раз на твоем месте сидела. В общем, назначила она мне свидание вечером в гостинице, в половине десятого, нацепила юбчонку до пупа – чтобы, значит, воображение у меня разыгралось… ну да, она вообще любила одеваться смело, но на этот раз юбка была и впрямь микроскопическая и надета именно для того, чтобы у меня разыгралось воображение.
– Короче, ты туда пошел?
– «Короче», «короче»… почему ты говоришь «короче», когда я сообщаю тебе важные сведения? Если для тебя главное – настоять на своем, давай на этом и закончим, что толку продолжать бесполезный разговор.
– Ну все, все, хорошо, считай, что я не говорила «короче», она любила одеваться смело, и это действительно важно. Так, стало быть… ты туда пошел…
– Прежде всего я должен тебе признаться, что эта девушка на меня всегда как-то так действовала… всякий раз, когда я ее видел… и дело не только в том, как она одевалась, – если б меня это так цепляло, при моей-то работе… Словом, это было так, будто я всегда знал, что между нами что-то произойдет.
– Стало быть, ты отправился в гостиницу.
– Она заставила меня дважды назваться и только после этого впустила в номер. Когда я вошел, она сказала, что не хочет слышать звука моего голоса, здесь я должен говорить шепотом, дала мне флакон из прозрачного стекла, без этикетки, и велела побрызгаться из него. Именно этот запах и никакой другой, на этом она настаивала… и велела мне уйти, как только все закончится. Сама она пойдет в ванную делать что ей надо, а когда вернется в комнату, чтоб меня там не было. Потом она дала мне ключ, чтобы ей не пришлось открывать, и велела выйти. Я ничего не понимал. Я подушился и вернулся, открыв дверь этим самым ключом. Она стояла спиной, под задранной юбкой у нее ничего не было, я подошел и взял ее, сзади… ну, в смысле – не сзади, а сзади…
– Да, да, неважно, продолжай.
– Ничего не «неважно», очень даже важно. Она хотела, чтобы все было как она скажет. Брала мои руки и делала ими все, что хотела, подсказывала, какие слова ей шептать, и сама… занималась мной.
Мы сделали все, как она хотела, а потом она пошла в ванную, и это был сигнал. Так что я ушел. Это было в первый раз.
– Выходит, были и другие?
– Да. Неделю спустя, в той же гостинице, и все было так же, она меня заставила дважды назваться, вот только ключ просунула под дверь, а когда я вошел, она стояла точно на том же месте, как в первый раз, в той же позе, задрав юбку и выставив зад. Все было так же. Она потребовала тех же слов и тех же действий, что в первый раз. Спятить можно, она хотела, чтобы все повторилось в точности. Я встречался с Лисандрой четыре вторника подряд, я только этого и ждал, я ни о чем другом не мог думать, я прокручивал все это в голове, я точно знал, что мне надо делать, я знал, какой ее увижу, она всегда одевалась одинаково, взять ее сзади, раздеть быстро, держать крепко, говорить ей непристойности и нежности тоже. Глаза у нее всегда были закрыты, и она повторяла: «Да, так, вот так, да, вот так». Она поправляла мои руки, когда они делали не то, что ей хотелось. Мы пили белое вино, не чокаясь и не глядя друг на друга, когда я приходил, бутылка была уже откупорена и оба наших бокала наполнены. Она хотела делать это везде: сначала на комоде и на полу, потом в туалете, всегда в одном и том же порядке, в конце концов мы оказывались в постели, она обхватывала меня ногами, подставлялась под мой рот, она сосала меня, я сосал ее, мне так не терпелось… хотя все было расписано, это было так сильно… она залезала на меня, она меня теребила, заставляла в нее заглядывать, описывать, как это выглядит, словами, которые она мне подсказывала и которые настолько соответствовали тому, что было у меня перед глазами, что я выучил их наизусть и ей уже не приходилось мне их повторять, я должен был ее трахать, и трахать всегда одинаково. И с каждой неделей получалось все лучше и лучше. Сплошное удовольствие. Никто никогда так меня не использовал, никогда мне не давали так мало свободы, и тем не менее я чувствовал себя совершенно свободным, потому что ей нравилось все, что я с ней делал. Едва я успевал с ней расстаться, у меня опять вставал, и чем меньше оставалось дней до следующего вторника, тем круче. Но я хотел сберечь себя для нее, еле мог дотерпеть, я чувствовал себя таким живым, когда входил в эту девушку. Когда она кончала. Ей тоже было со мной хорошо, и единственное, что не повторялось в эти два часа, которые мы проводили вдвоем, – кончала она всегда в разное время, вот потому-то я и знаю, что она не притворялась.
