То немногое, что Элизабет записывала потом на протяжении нескольких месяцев, касалось по большей части работы. Ей поручили вести направление, связанное с рекламой крепких напитков и спортивных событий. Она потратила едва ли не все сбережения на покупку большого монитора, чтобы брать работу на дом, и прихватывала заказы на стороне. Накопления понемножку росли, позволяя надеяться на покупку своего уголка. Других отношений после Фитча было немного – короткие и пылкие романы с мужчинами, которых она обозначала только инициалами. Из осторожности или, может, из осмотрительности.
Потом Фитч ушел, и в отделе начались перестановки; место, на которое рассчитывала Элизабет, получил кто-то другой. У нее были отличные отзывы, она провела несколько больших кампаний. Они обе проработали в отделе примерно одинаковое время. Элизабет пришла к выводу, что либо в отделе кадров пронюхали о ее отношениях с боссом, либо он проболтался, что у нее нет степени.
«…Разговаривая с людьми, я уже несколько раз замечала, что они относятся ко мне с покровительственным сочувствием. Знаю, Фитч думал, что, если бы у меня был стимул, я бы вернулась и закончила. Возможно, он прав. Я – недоучка. Лентяйка. Будем называть вещи своими именами. Тогда все выглядело цепочкой не связанных между собой случайностей: решение остаться во Флоренции, возвращение домой, к матери, выход на работу и нежелание что-то менять. Но на самом деле все закономерно; есть только решения, воспринимающиеся как случайные и следующие одно за другим. Они выводят тебя на определенную дорогу и ведут по ней, набирая силу инерции, которую уже не преодолеть».
Кейт отложила – даже почти отбросила – дневник, и он шлепнулся на деревянный столик. Сидевшая неподалеку женщина коротко взглянула на нее и снова занялась своими детьми.
Эту сторону Элизабет – хладнокровную, расчетливую, злую – Кейт не видела ни разу. Это строгое признание последствий выбора, вовсе и не казавшегося таковым в момент принятия решения, было противоположностью фатализму. Получается, для них обеих колледж стал больным местом. Может быть, выходя за Дейва и рожая детей – троих, одного за другим, – Элизабет думала, что ломает модель случайного выбора, совершает некий решительный акт. Интересно, что в их разговорах эта тема (предвидение материнства) не всплывала. Кейт даже не помнила, чтобы Элизабет хоть раз упомянула о том, как познакомилась с будущим мужем.
Подруга Элизабет по прежней работе, Пег, перешла на другое место и, чтобы отметить это событие, предложила прокатиться на фолк-фестиваль в Теллурайд. Пег и Джоди оставили детей дома, с мужьями. Втроем они гуляли, посетили массажный салон и даже побывали в шахтерском городке-призраке. Они танцевали с мужчинами в рубашках-варенках, и пиво выплескивалось на голые ноги. Один из этих мужчин попросил у Элизабет номер телефона, но она отказала, за что получила выговор от Пег – «хочешь познакомиться, так уж будь добра, постарайся». Элизабет не нравились свидания вслепую, но она все же согласилась встретиться в Нью-Йорке с кузеном Пег, Стивеном, – «только бы та больше не приставала».
Они встретились в модном ресторане в Нижнем Ист-Сайде. Когда Элизабет пришла, Стивен уже сидел у стойки – в пальто «бербери» и со стаканом мартини в руке. Она заметила маникюр и тут же придумала причину, чтобы уйти пораньше. Но он ее удивил – оказался внимательным собеседником, задавал интересные вопросы. В разговоре Стивен смотрел ей в глаза, улыбался, избегал сомнительных и негативных тем. Он больше расспрашивал ее, чем говорил о себе, и его внимание было приятно; пусть ненадолго, она почувствовала себя интересной кому-то.
Они чмокнули друг друга на прощание и отделались невнятными обещаниями встретиться как-нибудь снова, но Элизабет уже знала – никаких свиданий больше не будет. И все же она извлекла полезный урок: как быть раскованной в компании, как внушить человеку, что у тебя есть с ним что-то общее. Именно из-за отсутствия этих навыков она в свое время и не получила ожидаемого повышения.
7 сентября 1992 года
Турнир по гольфу в этом году получился забавнее, чем обычно. Там был тот парень, с которым я познакомилась на фолк-фестивале в Теллурайде. Сначала мы подумали, что он прикалывается, представляясь профессиональным игроком, но вчера в палатке увидели, как он наставляет нашего клиента, своего старого приятеля. Я с трудом его узнала – весь такой чистенький, в белой рубашке-поло и модных клетчатых слаксах.
«Что такое? – спросила я, щелкнув его по козырьку. – Не разрешают носить варенку, а, Дэн?»
«Да, чтоб мне провалиться, – сказал он с невесть откуда взявшимся южным акцентом, – если это не та самая красавица, что не пожелала даже дать мне свой номер».
Весь день он был занят, слонялся с шуточками по палатке в сопровождении здоровенного черного пса, с которым, похоже, никогда не расстается, хотя, вообще-то, собак сюда не пускают. Взялся обучать меня правильному пату, хоть я и отнекивалась: мол, «что толку учить человека, который никогда толком и не гольфировал». Тут он поправил: «Не играл в гольф. Гольф – имя существительное». Потом он положил руку мне на плечо, будто мы какой-то котильон выплясывали. Выглядело это все так, будто парень над своей же неуклюжестью и подтрунивал.
Пег устроила целый спектакль со смешками да подмигиваниями, передавая ему мой номер, а я даже и шум поднимать не стала. Он, конечно, задавака, но, похоже, безобидный. Только вот можно ли засчитывать два пункта, если один из них – ты сама с прошлогоднего отпуска?
«Пока, Дэн», – сказала я и сделала ручкой через плечо. У меня это считается флиртом.
«Когда бы ни позвонила, дорогуша, я всегда готов, – сказал он. – Только вот зовут меня – Дейв».
Глава 13
Кейт вошла в булочную под звон колокольчика. Старая сетчатая дверь хлопнула, закрывшись у нее за спиной.
– Секунду, сейчас выйду, – донесся голос откуда-то из глубины.
Она обвела взглядом тесное помещение. Заведение выглядело так же, как и прошлым летом, да, пожалуй, и семь лет назад, когда Макс только купил лавку, или даже пятнадцать, когда магазинчиком владели еще его первые хозяева. Макс лишь чуть освежил домишко, добавив зеленой краски, да придал немного уюта, обшив стены деревянными панелями и поставив кое-где расписанную вручную глиняную посуду и свежие цветы. В остальном все осталось по-прежнему. Скрипучую дверь можно было бы легко починить, заменив старую пружину, и тот факт, что сделано это не было, вряд ли объяснялся упущением с его стороны. Изъян этот – или, как сказали бы некоторые, умышленная небрежность – отражал гордость хозяина и его уверенность в том, что товар скажет все сам за себя. Кое в чем Макс, может, и ошибался, но только не в этом. Будет жаль, если ему придется продать бизнес.
Крепкие, мясистые руки отодвинули занавеску, отделявшую торговый зал от кухни, и оттуда появился белый фартук, едва прикрывавший пеструю гавайскую рубашку.
Увидев, кто пришел, Макс широко улыбнулся.
– Кэээээти. – Он развел руки и заключил ее в объятья, прижав к могучей, усеянной гибискусом груди. – Иисус, Мария и Иосиф, а я уж собирался нанять студенточек.
