Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
– Но в тот вечер вокруг было столько народу, что у нас ничего не вышло, – заливается смехом Лилиана. – И на следующий день тоже, с перепугу!
Однако затем они с лихвой наверстали упущенное: ровно через девять месяцев и три дня после того, как Орландо вышел на свободу, у них родился второй сынишка. А спустя еще год – близнецы.
Стремительное освобождение заложников вселяло оптимизм в остальных, кто еще томился взаперти, и в их родственников, а вот Пачо Сантос окончательно убедился в том, что ему особо надеяться не на что. Он полагал, что Пабло Эскобар просто избавляется от мелких разменных карт, таким образом склоняя Конституционную Ассамблею к принятию решения о помиловании и отказе от экстрадиции. Но при этом остается с тремя тузами: дочерью экс-президента, сыном директора самой крупной газеты в стране и невесткой Луиса Карлоса Галана. Беатрис и Марина, напротив, почувствовали прилив надежды. Маруха же предпочитала не обольщаться скоропалительными выводами. Она пала духом, а приближение Рождества окончательно вогнало ее в уныние. Маруха терпеть не могла официальных празднеств. Она никогда не делала рождественских ясель, не наряжала елку, не дарила подарков, не посылала поздравительных открыток; и, пожалуй, ничто не удручало ее так, как унылое застолье в Сочельник, когда все вокруг поют, потому что им грустно, или плачут от счастья. Дворецкий с женой приготовили отвратительный ужин. Беатрис и Марина все-таки заставили себя сесть за стол, а Маруха приняла двойную дозу снотворного и, проснувшись, совершенно об этом не сожалела.
Следующая еженедельная программа Алехандры, которая шла по средам, была посвящена празднованию Рождества в доме Нидии, куда было приглашено все семейство Турбаев по главе с экс-президентом, а также родственники Беатрис и Марухи, в том числе Альберто Вильямисар. Детей показали крупным планом: двух сыновей Дианы и внука Марухи, сынишку Алехандры. Маруха всплакнула, расчувствовавшись, ведь в последний раз, когда она видела малыша, он произносил только несколько слов, а теперь уже говорил фразами. В конце передачи Вильямисар подробно, не спеша рассказал о ходе переговоров. Маруха четко сформулировала впечатление от передачи, назвав ее прекрасной и душераздирающей.
На Марину Монтойю рассказ Вильямисара подействовал ободряюще. Она смягчилась и стала проявлять великодушие. Теперь Марина с большим интересом слушала и комментировала новости, проявляя совершенно неожиданное тонкое политическое чутье. Проанализировав текст указов, она пришла к заключению, что вероятность очутиться на свободе велика, как никогда. Здоровье ее поправилось до такой степени, что Марина осмелилась пренебречь правилами тюремного режима и заговорила в полный голос, который оказался красивым и мелодичным.
31 декабря стало для нее своеобразным бенефисом. Появившись с завтраком, Дамарис сообщила, что они встретят Новый год, как положено, с шампанским и свиным окороком. Маруха подумала, что это будет самая грустная ночь в ее жизни, ведь она впервые проведет ее в отрыве от семьи, и впала в уныние. Беатрис тоже расстроилась. Настроение у обеих было совсем не праздничное. Марина же, наоборот, восприняла известие с ликованием и принялась всех подбадривать. В том числе и охранников.
– Будем справедливы, – сказала она Марухе и Беатрис. – Их семьи тоже далеко, поэтому мы должны постараться устроить им хороший праздник.
В вечер похищения Марине выдали три ночные рубашки, но она надевала только одну, а две другие хранила в своей вещевой котомке. Впоследствии, когда к ней подселили Маруху и Беатрис, они стали носить спортивные костюмы, этакую тюремную робу, которую стирали каждые пятнадцать дней.
О ночных рубашках никто даже не вспоминал вплоть до 31 декабря, когда под вечер на Марину вдруг снизошло вдохновение.
– Знаете, что я вам предложу? – воскликнула она. – У меня есть три сорочки. Давайте наденем их на счастье, чтобы в Новом году у нас все было хорошо! Тебе какой цвет больше по душе? – спросила Марина Маруху.
Той было все равно. Марина решила, что Марухе пойдет зеленая рубашка. Розовую она дала Беатрис, а себе оставила белую. Потом достала из матерчатой сумки косметичку и сказала, что они могут помочь друг другу навести марафет.
– Будем сегодня блистать!
Маруха, которую весь этот цирк с переодеванием раздражал, кисло усмехнулась:
– Нет, Марина, увольте. Размалевываться я не буду. В нашем положении это безумие. С меня хватит ночной рубашки.
– А я буду! – пожала плечами Марина.
Зеркала у них не было, и Марина, вручив косметичку Беатрис, уселась на кровати. Беатрис тщательно, с большим вкусом сделала ей макияж при свете ночника: нанесла румяна, чтобы скрыть мертвенную бледность кожи, ярко накрасила губы, положила тени на веки. Когда все было готово, Маруха и Беатрис с изумлением убедились, что Марина, некогда славившаяся своим очарованием и красотой, до сих пор не утратила привлекательности. Беатрис краситься не стала, а просто собрала волосы в хвост: эта прическа делала ее похожей на школьницу.
В ту ночь Марина была обворожительна. Охранники тоже старались проявлять любезность. Все говорили нормальными голосами, которые им дал Господь. Только Дворецкий, даже напившись, продолжал изъясняться шепотом. Раздухарившись от выпитого, Золотушный осмелился преподнести Беатрис в качестве подарка мужской лосьон, сказав: «Чтобы вы благоухали, когда вас будут обнимать в день освобождения».
Грубый Дворецкий не упустил случая его поддеть, заявив, что такой подарок свидетельствует о затаенных чувствах. И к многочисленным страхам Беатрис прибавился еще один.
Кроме заложниц, за праздничным столом сидели Дворецкий с женой и четверо охранников. У Беатрис словно ком застрял в горле. Маруха тосковала и была смущена, но даже в таком состоянии восхищалась Мариной, которая была неотразима: грим ее молодил, белая рубашка была к лицу, серебристые волосы блестели, голос звучал волшебно. Невозможно себе представить, чтобы она была счастлива, однако Марина заставила всех в это поверить.
Она подшучивала над охранниками, которые приподнимали маски, поднося рюмку ко рту. Время от времени, измучившись от жары, парни просили заложниц повернуться к ним спиной, чтобы они могли спокойно подышать. Ровно в полночь загудели пожарные сирены и зазвонили церковные колокола. Все: заложники, охранники и хозяева – как сельди в бочку набились в одну комнату и расселись кто на кровати, кто на матрасе, истекая потом. Жарко было, как в кузнице. По телевизору зазвучал национальный гимн. Маруха встала и велела остальным последовать ее примеру и подпевать. А потом подняла бокал с яблочным вином и предложила выпить за мир в Колумбии. Через полчаса, когда вино допили, а от еды остались лишь обглоданная свиная кость и немножко картофельного салата, праздник завершился.
Очередную смену охранников заложницы восприняли с облегчением, поскольку это были те самые парни, которые стерегли их в ночь похищения, и женщины уже имели к ним подход. Особенно обрадовалась Маруха: здоровье ее сильно пошатнулось, и от этого развилась депрессия. Поначалу от страха появились во всем теле блуждающие боли, и, пытаясь найти облегчение, она не находила себе места. Позднее боли локализовались, чему немало послужил бесчеловечный режим заточения, навязанный охранниками. В начале декабря Маруху наказали за неповиновение: целый день не пускали в туалет. А когда наконец разрешили, у нее начались анурия и запор. От этого развился хронический цистит, а затем и геморрой, от которых она страдала до самого выхода на свободу.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
