Больше всего Зита любила слушать про семью, жившую когда-то в бунгало на берегу моря. Они словно наяву слышали голос мамы — как она поправляет их ошибки в английском, напоминает, что пора прибрать в комнате, или просит помочь ей с обедом. Или отца — он рассказывал им о море, о приливах и отливах, о деревьях, что растут на берегу, или читал что-нибудь вслух из Рамаяны.
Каждое утро по просьбе Зиты Ахалья с помощью зерен риса, сэкономленных от ужина, тщательно воспроизводила на полу один из тех узоров колам, что обычно рисовала Джайя. Джайя изображала и цветы, и индуистские амулеты, каждый из которых имел для нее особое значение, но Зите больше нравились цветы, и Ахалья старательно выводила их в изножье кровати.
Каждый вечер Сумира приносила им обычный ужин — дал и чатни. Она конечно же замечала колам, но никогда не ругала девочек за то, что они зря расходуют еду, как наверняка сделали бы Сухир или его молодой помощник — теперь они знали, что его зовут Прасад. Сумира, наоборот, стала чаще задерживаться у Зиты и Ахальи и рассказывала им собственные истории.
Когда Сумира уходила, девочки принимались за еду, всегда оставляя немного риса для колам на следующий день. Ели они руками. Через полчаса Сумира возвращалась, чтобы забрать тарелки. К тому времени небо над Каматипурой уже темнело. Первые клиенты борделя появлялись вскоре после того, как Сумира, пожелав им спокойной ночи, удалялась. Зита и Ахалья узнавали это по звукам, раздававшимся внизу.
После ужина девочки садились на пол, напротив друг друга, и Ахалья начинала очередной рассказ. Когда глаза у Зиты начинали слипаться, Ахалья вела ее к раковине, умывала и умывалась сама. Потом они ложились в постель, прижимаясь друг к другу, как дома. Зита, несмотря на шум в борделе, засыпала легко, но Ахалью мучила бессонница.
Днем ее мысли были заняты Зитой; отвлекая сестру, она отвлекалась сама. Ночью отчаяние и невыносимый стыд возвращались. Она лежала на тонком матрасе, вспоминая Шанкара и юношу, у которого был день рождения, и спрашивала себя, сколько еще сможет вытерпеть. Ахалья была сильной и знала это, но любым силам есть предел. Она не могла сопротивляться бесконечно. Однажды запас ее историй иссякнет.
Почувствовав прикосновение, Ахалья открыла глаза. Вокруг была непроглядная темнота. Она посмотрела на дверь; глаза постепенно привыкали. Возле кровати кто-то стоял. Ахалья подавила готовый вырваться крик. Зита безмятежно спала рядом, появление ночного гостя не разбудило ее.
Тень шевельнулась, и Ахалья почувствовала на своей шее горячее дыхание. Мужской голос прошептал ей в самое ухо на хинди:
— Делай, что я тебе говорю, и веди себя тихо.
Мужчина протянул руку и легко выдернул ее из кровати. Ахалья споткнулась, но он поймал ее и не дал упасть. Потом снова схватил за руку и потащил прочь из комнаты и дальше вниз, по лестнице. Все еще полусонная, Ахалья едва обратила внимание на то, что стоны прекратились и в борделе наконец наступила тишина. Смолкли даже звуки на улице. Казалось, весь город погрузился в сон.
Они прошли сквозь потайную дверь, и мужчина втолкнул ее в одну из комнат. Его рука была шершавой на ощупь, а прикосновения грубыми. Ахалья снова споткнулась и сильно ушибла большой палец ноги о кровать, но даже не вскрикнула — ее охватил ужас.
Он пихнул ее на матрас, запер дверь и быстро освободился от своей одежды. Через секунду он был уже сверху и шарил по ее телу нетерпеливыми руками. Ахалья извивалась под ним, пытаясь сбросить с себя, но он был сильным и сумел удержать ее до тех пор, пока не сделал свое дело. Когда она всхлипнула, он зажал ей рот ладонью. Он пыхтел и сопел точно так же, как все остальные, но Ахалья знала, что это не клиент. Клиенты не оставались в борделе на всю ночь и не имели доступа в комнаты на чердаке. Этот мужчина был молод и невысок. Значит, это не Сухир.
Должно быть, это Прасад.
Закончив, он откатился в сторону и затих, тяжело дыша. Ахалья натянула сари и беззвучно заплакала. Несмотря на то что все произошло крайне быстро и грубо, ей было очень стыдно.
Тогда он заговорил. О том, какая она красивая и как сильно он ее любит. Слова были явно украдены у какого-то поэта и в его устах звучали дико и страшно. Ахалье хотелось броситься на него, впиться ногтями в глаза, вырвать их, чтобы он навсегда остался калекой, но она даже, не пошевелилась. Все равно это ничего не даст. И она, и Зита находились полностью во власти Сухира.
Наконец Прасад замолчал, повернулся к ней и поцеловал в щеку. Потом он снова взял ее за руку и отвел обратно на чердак. Прасад был влюблен в нее, это Ахалья поняла сразу. Но его представления о любви были сформированы Каматипурой. Здесь любовь означала секс, а секс означал насилие. Она подумала, что он не умел выражать свою привязанность иначе.
Она подошла к своей кровати. Зита по-прежнему спала. Невинность сестры была такой хрупкой. Пока ее еще никто не нарушил, но Ахалья знала, что это всего лишь вопрос времени.
Прасад наклонился к ее уху.
— Никому не говори, — прошептал он. — Это наша с тобой тайна.
Ахалья кивнула, не столько своему насильнику, сколько самой себе. Потом скользнула в постель и накрылась простыней. Прасад беззвучно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Она прислушалась. Звуки на улице стали чуть громче. Бешено засигналил рикша, прошумел мимо автобус. Город понемногу просыпался. Начинался рассвет.
А вместе с ним еще один день.
Прасад пришел за ней на следующую ночь, а потом еще раз. Все вешья в это время уже спали. Днем Ахалья старалась вести себя так, словно ничего не произошло. У нее случилось небольшое кровотечение, но она сумела скрыть его, так что ни Зита, ни Сумира ничего не заметили. Но внутри она чувствовала необъяснимую пустоту. Рассказывая Зите истории, она вдруг умолкала на полуслове, не в силах продолжать, не в силах заставить себя улыбнуться. Колам она тоже рисовала без обычного воодушевления. И не засмеялась, когда Зита повторила одну из маминых шуток.
Должно быть, Сумира обратила внимание на ее грусть, потому что в один из вечеров, принеся поднос с едой, она вдруг уселась на полу рядом с девочками и рассказала им, как однажды в детстве путешествующий брамин преподнес ей самый главный жизненный урок. Его слова помогли ей выжить в борделе.
— Главный враг — это желание, — сказала Сумира. — Нельзя хотеть. Не тосковать по прошлому, не мечтать о будущем, не хотеть любви или семьи. Нельзя хотеть чего бы то ни было. Это бессмысленно и приносит лишнюю боль. Вешья должна отделиться от любых привязанностей и эмоций и принять свою карму. Вы никогда не будете счастливы. Но грустить по этому поводу тоже не следует.
Когда Зита уснула, Ахалья почувствовала, что завидует ей. Мирно спящая сестра напомнила ей одного из ангелов, изображенных на витражах в монастырской школе. Она откинулась на подушку и уставилась в потолок. Ахалья знала, что принесет ей сегодняшняя ночь. Спать она не могла. Она была уверена, что сегодня он придет опять.
Ночь начинала переходить в утро; все звуки в борделе стихли, как это бывало обычно. Ахалья не спускала глаз с двери. Он появился в свое время, как всегда. Как она и ожидала. Во всем доме они были единственными, кто не спал. Он дотронулся до ее руки, и она послушно встала. Сопротивляться и бороться смысла не было.
