Далее Афанасьев рассказывает, что он и его коллеги также посетили немецкие клиники, чтобы увидеть, как там обращаются с такого рода пациентами. Он не заметил никакой разницы. В сотрудничестве с берлинскими коллегами они как специалисты быстро нашли общий язык, ведь для обеих сторон самой важной задачей является помощь пациентке. Как украинские, так и немецкие врачи не тщеславны, не выпячивали себя. Пожалуй, общеизвестно, что такая тенденция присуща как одной, так и другой стороне. Я киваю.
Главврач подчеркивает, что с медицинской точки зрения правильным решением было переместить госпожу Тимошенко из тюрьмы в больницу. Естественно, можно было привезти в женскую тюрьму всю технику, но таким образом все другие пациенты больницы остались бы без физиотерапевтического оборудования. Ведь в этом госпитале не одна пациентка, а несколько сотен. Он также отвечает и за них. Естественно, и он мне обязательно это покажет, все необходимое оборудование для проведения процедур было перенесено на девятый этаж — например, массажный кабинет с первого этажа,— чтобы сократить расстояние, и госпоже Тимошенко не приходилось каждый раз ехать на лифте.
На девятом этаже также находятся две операционные, в которых, как правило, лежат семь-восемь недавно прооперированных пациентов.
«Мы считаем, что операция для нее необязательна. Немецкие врачи также придерживаются такого мнения».
«Мы говорим о грыже межпозвоночного диска?» — осведомляюсь я.
«Немецкие врачи поставили именно такой диагноз».
«А вы считаете иначе?»
«Хм». А вот это уже врачебная тайна, и доверить ее он мне не мог.
«Так будет до тех пор, пока так написано в прессе».
«Если бы мы полагали, что Тимошенко здорова, то мы бы не лечили ее»,— звучит соломоново решение.
«И все же, сколько длится лечение?»
«В среднем от четырех до шести часов ежедневно».
«А какие конкретно процедуры проводятся?»
Афанасьев улыбается. Не секрет, говорит он, что госпожа Тимошенко в письменной форме обратилась к нам с просьбой не предавать огласке подробности ее лечения. «Мы держим себя в руках». В окошке показывается Оксана Кошлиц. В мае руководство тюрьмы опубликовало в интернете программу лечения, чтобы отмести все спекуляции, а также по требованию госпожи Тимошенко.
«Кто же допустил такой идиотизм?»
«Это не я,— говорит доктор Кошлиц,— и не Афанасьев. Нас даже не спрашивали, даже если б спросили — мы бы все равно отказались. Каждый больной, без разницы, как его зовут, имеет право на защиту своей личности. Даже если пациент нарушает действующие правила, то не следует платить той же монетой».
Главврач кивает. Он разделяет ее мнение.
Протест депутатов в больнице, где содержится Тимошенко: полковники. Первушкин (слева) пытается их успокоить, в центре — главврач М. Афанасьев
«Охотнее всего больные говорят о своих болезнях,— бросаю я.— Только не госпожа Тимошенко. Может, причина в том, что ее заболевание не такое серьезное, как нам внушают?»
«Собственная боль всегда сильнее, чем боль других»,— отвечает Афанасьев уклончиво.
Тогда я говорю более прямо: «Как она передвигается между процедурными кабинетами: на костылях или в инвалидной коляске? Ее везут или она передвигается сама?»
«Сама»,— говорит он. И если я его правильно понимаю, то он имеет в виду ролятор — ходунки.
«Какая она пациентка? Спокойная или нет, самоуверенная или непослушная?»
«Об этом я могу говорить только с врачами»,— отвечает он, что означает: это также врачебная тайна, так что я могу наврать тебе с три короба. Однако затем он все же добавляет: «С медицинской точки зрения я могу сказать, что она ведет себя очень спокойно, вежливо и дисциплинированно, с ней нет никаких коммуникационных проблем. Она идет на сотрудничество».
«Она не уклоняется от сотрудничества, как например, в тюрьме?»
«Нет, она активно сотрудничает и проходит программу лечения неограниченно. Только один раз был сделан перерыв на два дня, когда умер один ее родственник. Остальное время она не покидает ни здание, ни девятый этаж».
«Как реагируют другие пациенты на ее присутствие и связанную с этим суматоху?»
«Негативно. Прежде всего, когда шумят протестующие. Я попросил Тимошенко, чтобы она препятствовала такой демонстрации солидарности, после чего она сказала, что сообщит своему адвокату».
«Тимошенко в вашей клинике с девятого мая. По-вашему, как долго она будет у вас в гостях?»
«Не мы это решаем, а „Шарите“».
«Значит, ответственность лежит на Берлине?»
Афанасьев кивает. Есть три аспекта: медицинский, психологический и политический. Два последних усложняют и продлевают лечение и вместе с тем выздоровление. «Мы поддерживаем связь с нашим министром здравоохранения и «Шарите» в Берлине. Мы делаем то, что они нам говорят, и не философствуем о будущем».
Афанасьев — настоящий дипломат, он никогда не покажет, что говорит он это все то ли потому, что так действительно думает, то ли потому, что обязан так говорить. Но я провоцирую дальше.
«Вы руководите известной, признанной больницей. Не считаете ли вы наглостью, что немцы вам указывают, что вы должны делать или не делать в своем учреждении? Могли ли вы себе представить, что осужденный немецкий заключенный отказывается от лечения немецкими врачами в клинике «Шарите» и требует проведения лечения либо за границей, либо у украинских врачей, после чего вы летите в Берлин и диктуете перед глазами международных средств массовой информации немецким врачам, что они должны делать? Можете ли вы себе это представить?»
«Нет,— говорит он кратко.— Но мы вот так и живем,— вздыхает он и переводит тему.— Все медицинские вопросы мы обсуждаем вместе. Нельзя сказать, будто бы все решается только в Берлине. Тимошенко, конечно, не обычная пациентка, поэтому мы идем на такие уступки. Немецкие коллеги порекомендовали, в частности, психосоматическое лечение. В этом они правы. Частые посещения политиков, членов Европарламента и Бундестага влияют на процесс выздоровления, каждое посещение имеет пагубное влияние. Эти встречи абсолютно не помогают процессу выздоровления пациентки. Также не помогают они и клинике в целом».
Операционный блок на девятом этаже
Отделение физиотерапии
Еще одно отделение на стадии подготовки
