Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
Президенту не приходится тратить много времени на поиски жалоб. Обиженный местным чиновником россиянин может пожаловаться президенту, оставив комментарий в его блоге (это очень распространенная в России практика). Чтобы заработать пару бесплатных очков, подчиненные Медведева с большой помпой латают ветшающую инфраструктуру и увольняют коррумпированных чиновников. Президент, однако, действует избирательно и скорее в целях пиара, чем ради устранения недостатков системы. Никто не знает, что происходит с жалобами, содержащими слишком серьезную критику в адрес властей, однако известно, что довольно много едких комментариев быстро исчезают из президентского блога. Владимир Путин тоже любит собирать жалобы в ходе ежегодной “прямой линии” на ТВ. Но в 2007 году офицер милиции сообщил оператору линии, что хочет пожаловаться на коррупцию в своем подразделении. Звонившего вычислили и наказали.
Китайские власти поступают сходным образом: блокируют откровенно антиправительственный контент, не трогая записи в блогах, обличающие местную коррупцию. Власти Сингапура следят за блогами, в которых звучит политическая критика, и утверждают, что учитывают замечания “сетян” в свой адрес. Поэтому, хотя темы многих блогов современным авторитарным режимам явно не по вкусу, есть множество других, авторов которых власти терпят или даже поощряют.
“Дилемма диктатора”
Редкие авторитарные режимы заинтересованы в отрезании коммуникаций (уже хотя бы потому, что они желают знать заранее о приближении неприятностей), однако частичная цензура интернет-контента неизбежна. Последние три десятилетия считалось, что нужда в цензуре загоняет авторитарные режимы в угол. Они либо осуществляют цензуру, страдая от ее экономических последствий (так как цензура несовместима с глобализацией), либо совсем не прибегают к ней – и рискуют получить революцию. Хиллари Клинтон заявила в своей речи, посвященной свободе интернета: “Государства, осуществляющие цензуру новостей и информации, должны оценить ее последствия с экономической точки зрения. Не существует разницы между цензурой политической дискуссии и цензурой коммерческих переговоров. Если бизнес в вашем государстве лишен возможности получить всю информацию, то это неминуемо отразится на экономическом росте”. Рассказывая о роли высоких технологий в иранской твиттер-революции, газета “Нью-Йорк таймс” выразила сходное мнение: “Поскольку в наши дни цифровые технологии критически важны для современной экономики, то репрессивные режимы могут дорого заплатить за полное их блокирование (если такое вообще возможно)”.
Этой концепции (диктаторы якобы не смогут участвовать в глобализации, пока они не откроют свои сети полчищам зарубежных советников и инвестиционных банкиров, которые вытопчут их страны в поисках выгоды), известной как “дилемма диктатора”, придерживаются многие политики, особенно если речь идет о благотворной роли интернета. Но прямая связь экономического роста с цензурой интернета не очевидна. Не является ли это еще одним вредоносным допущением времен холодной войны?
В 1985 году Джордж Шульц, госсекретарь США, одним из первых изложил этот популярный взгляд. Он заявил, что “тоталитарные общества стоят перед дилеммой: они либо отвергают эти технологии (и пропускают новую промышленную революцию), либо разрешают их (что неминуемо сводит на нет тоталитарный контроль”. Итак, авторитарные правительства, по мысли Шульца, обречены: “У них нет выбора, потому что они никогда не смогут полностью остановить вал технического прогресса”. Этот подход, сформулированный на страницах “Форин эффэйрс”, приобрел много сторонников. В 1989 году автор передовицы в журнале “Нью репаблик”, напечатанной всего неделю спустя после зачистки площади Тяньаньмэнь, заявил, что диктаторы стоят перед выбором – “позволить людям думать самостоятельно и говорить то, о чем они думают… либо смириться с тем, что экономика попросту протухнет”.
В то время это звучало подобно музыке для ушей многих жителей Восточной Европы, и последовавший коллапс советской системы, казалось, подтвердил справедливость детерминистского подхода редакторов “Нью репаблик”. На самом деле подобные предсказания были продуктом той оптимистичной эпохи. Все, кто помнит атмосферу конца 80-х – начала 90-х годов, не могут не заметить связь двух популярных в то время концепций. Первая имела отношение к технологиям, а вторая – к политике, однако в силу таинственных причин носила то же название. Первая из концепций (автор – футуролог Элвин Тоффлер) гласила, что быстрый технический прогресс приведет к возникновению общества “третьей волны”, для которого характерны демократизация доступа к знанию и наступление информационной эры. С точки зрения Тоффлера, бурное развитие информационных технологий, последовавшее за двумя революционными “волнами” – аграрной и индустриальной, ознаменовало постиндустриальную эпоху в истории человечества.
Вторая концепция, предложенная гарвардским политологом Сэмюэлом Хантингтоном, гласила, что конец 80-х – начало 90-х годов были отмечены “третьей волной” демократизации, когда страны одна за другой выбирали для себя демократическую форму правления. Первая “волна”, по мысли Хантингтона, продолжалась с начала XIX века вплоть до возникновения фашизма в Италии, а вторая – с момента окончания Второй мировой войны до середины 60-х годов.
Было крайне заманчиво найти точку совпадения двух третьих волн в недавней истории, и 1989 год подходил для этого как нельзя лучше. Эти взгляды нередко предполагают существование строгой зависимости между победоносным шествием по планете демократии и информационной революцией (о такой связи много кто говорил, но мало кто брался ее доказать). “Дилемма диктатора” превратилась в удобный шаблон, способ сказать о крахе авторитарного режима, неминуемом в случае его столкновения с факсами, ксероксами и т. п. Вслед за Джорджем Шульцем в 1990–2010 годах множество высших американских чиновников, включая Джеймса Бейкера, Мадлен Олбрайт и Роберта Гейтса, говорили о “дилемме диктатора” как о чем-то общеизвестном. Джагдиш Бхагвати, экономист из Колумбийского университета, выразил суть “дилеммы диктатора”, пожалуй, наиболее красноречиво: “Компьютер несовместим с компартией”. Свободомыслящий интеллектуал Бхагвати, разумеется, вправе думать, как ему хочется, и не обращать внимания на то, что творится вокруг. Однако политические лидеры не могут себе этого позволить уже потому, что ставят под угрозу эффективность политики будущего. Опасность веры в “дилемму диктатора” (и другие подобные концепции, предполагающие неизбежность победы капитализма или наступления “конца истории”) кроется в том, что она вселяет в политических лидеров чувство исторической неизбежности и поощряет лень: если перед авторитарными государствами стоит такая серьезная, можно сказать, смертельная дилемма, зачем вмешиваться? Подобный необоснованный оптимизм неминуемо ведет к бездеятельности и параличу воли.
Внешнеполитический обозреватель “Нью-Йорк таймс” Томас Фридман в своей обычной манере упростил “дилемму диктатора” (и тем самым, к несчастью, способствовал ее популяризации), изобретя модное словечко: СИМ, “синдром иммунодефицита микропроцессора”, от которого “может страдать всякая разбухшая, ожиревшая, склеротическая система после холодной войны. Этот синдром обычно поражает страны и компании, не привитые от перемен, принесенных микрочипом, и демократизации техники, финансов и информации”. Поскольку теперь есть интернет, авторитарные правительства обречены: “В течение нескольких лет каждый сможет сравнить товарные преимущества своего… правительства и правительства соседей”. (По какой-то причине американцы, имеющие неограниченный доступ к интернету, не следуют совету Фридмана и не заглядываются на другие правительства, у которых может быть гораздо более разумный подход, например, к тюремному заключению своих граждан.) Николас Кристоф из “Нью-Йорк таймс”, более трезво мыслящий коллега Фридмана, также твердо убежден в неминуемом крахе авторитаризма, подточенного информационными потоками. Он написал, что “предоставляя китайскому народу широкополосную связь”, лидеры КНР “роют могилу компартии”.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
