– Очень жаль, – съязвила она. – Лучше бы отстреливали невоспитанных управляющих.
– Это может разорить вас, миссис Сандерс. Не будьте такой кровожадной, – ответил он, пряча улыбку.
Дженни зарылась лицом в шерстку щенка, чтобы спрятать свою. Он еще издевается над ней, наглец!
Брет засунул руки в карманы.
– По-моему, мы с вами сегодня плохо начали. Может, заключим перемирие? – неожиданно мягко спросил он.
Дженни пожала плечами:
– Я вам войну не объявляла:
– Я тоже, – сказал он, вздыхая. – Но в таких местах, как это, должны быть определенные правила, которые нельзя нарушать, иначе начнутся беспорядки. Когда стригалей что-то отвлекает от работы, происходят несчастные случаи. А вы достаточно подходящая причина, чтобы они отвлеклись, поверьте мне. – Брет посмотрел на нее. Глаза его откровенно смеялись. – Что же касается щенка, вам самой будет жалко потом, если его придется застрелить.
Брет бережно взял у нее щенка и вернул матери. Затем поправил шляпу и вышел.
Глядя ему вслед, Дженни поймала себя на том, что улыбается с облегчением. Что ж, по крайней мере, она узнала, что Брет обладает чувством юмора. Жаль только, что он редко им пользуется…
Последний раз бросив взгляд на щенков, Дженни вернулась в дом. Она еще не решила, как поступит со своей новой собственностью, но изнывала от потребности чем-нибудь заняться. Присутствие Симон делало ее жизнь здесь абсолютно бесполезной: всеми хозяйственными делами ведала Ма и, судя по всему, прекрасно справлялась одна.
Побродив по кухне, Дженни вскипятила себе чай и отправилась с ним на веранду. Жара даже в тени была невыносимой, листья на деревьях и ветки бугенвиллеи, усыпанные цветами, не шевелились. Дженни смотрела на раскаленный двор и вдруг как будто увидела худенькую фигурку с шалью в руках, крадущуюся к реке. Фигура остановилась и махнула ей рукой, приглашая за собой. Дженни вздрогнула. С какой же настойчивостью призраки вовлекают ее в свое прошлое! Но почему именно ее?
Она задумчиво посмотрела вдаль. В судьбе этой несчастной девочки было что-то родственное ее душе. И, разумеется, как бы горько ни было читать эти пожелтевшие строки, она не оставит Матильду одну.
Вернувшись в сумрак дома, Дженни взяла вторую тетрадь дневников и опустилась на кровать. Она тяжело вздохнула и погрузилась в чтение.
Жизнь в Чуринге резко изменилась. Матильда была сломлена тем, что отец делал с ее телом по ночам, а дни были заполнены мыслями о жестокой мести. Пьянство Мервина было ее спасением, и, хотя деньги таяли, а долги росли, она поощряла его. Когда отец напивался до бесчувствия, он был ни на что не способен, но это не значило, что она могла спокойно спать по ночам. Ночь за ночью, боясь закрыть глаза после заполненного тяжелым трудом дня, Матильда лежала, борясь со сном и прислушиваясь к пьяному храпу: она боялась прозевать его шаги.
Попытки отравить Мервина ягодами и листьями ядовитых растений, подмешанных в пищу, ни к чему не привели. Казалось, его проспиртованное нутро не реагирует ни на какие другие яды. Долгие месяцы насилия по ночам потихоньку лишали ее мужества. Казалось, этому не будет конца, и он никогда не насытится ею. Оставалось только одно – она должна была его убить…
Лунный свет проникал в комнату сквозь щели ставен. Матильда стояла с топором в руках посреди кухни, и кровь громко стучала у нее в ушах. Она уже месяц готовилась к этому шагу, борясь с собственной трусостью, но сегодня он избил ее особенно сильно, и она наконец решилась.
Громкий храп по-прежнему раздавался за закрытой дверью. Матильда осторожно приблизилась к ней. Сердце оглушительно стучало, руки тряслись. Неужели он не слышит этого грохота, рвущегося из ее груди?..
Открыв дверь, он увидела Мервина. Он лежал на спине с открытым ртом, грудь мерно вздымалась от храпа.
Матильда подошла к кровати. Посмотрела в ненавистное лицо и подняла топор. Лунный свет сверкнул на остром лезвии. Дыхание перехватило. Сердце, казалось, выпрыгивает из груди.
Мервин вдруг хрюкнул, один глаз его приоткрылся и слепо уставился на нее.
Матильду передернуло. Ужас сковал тело, остатки мужества покинули ее. Она помчалась в свою комнату, кинулась на кровать и разрыдалась от собственного бессилия. Ее дух был окончательно сломлен.
Лето сменилось осенью, потом наступила зима. Незадолго до Рождества Матильда, Габриэль и Мервин перегоняли истощенное стадо поближе к дому. Тяжелые тучи черными клубами собирались на горизонте, угрожая бурей. Грязные неуклюжие овцы то сбивались в кучи, мешая движению, то разбегались в разные стороны. Блю метался за ними, пытаясь навести порядок. Матильда ехала сзади, пытаясь прикинуть, сколько ягнят они потеряли в этом году из-за диких динго и засухи. Она боялась, что скоро им нечем будет расплачиваться с работниками. Визиты Мервина в пивную в Уэллаби– Флатс участились. С одной стороны, ее это устраивало, давая свободу, с другой – долги росли, и их ждало банкротство. Дом нуждался в ремонте, речку следовало прочистить, а ограды на пастбищах починить. Поля зарастали мульгой:[3]буш неумолимо наступал, стоило только немного отвлечься. Вода в цистернах подходила к концу, им нужно было срочно бурить новую скважину…
Девочка устало вздохнула, направив лошадь в сторону дома. Этан Сквайрз не скрывал, что с удовольствием купит Чурингу, а Мервин постоянно давил на нее, пытаясь заставить продать. Но она крепко стояла на своем. Ни Сквайрз, ни его пасынок не получат ее наследства!
Матильда криво усмехнулась под платком, завязанным под глазами от пыли. Этан Сквайрз считает себя умнее всех, но она прекрасно понимает, что он придумал. Он хочет женить на ней своего пасынка и получить Чурингу даром! Но Эндрю может быть хоть самым красивым и образованным парнем в мире, она его не любит и никогда не полюбит. Она не собирается попадать еще в одну тюрьму в обмен на избавление от своей. Чуринга слишком много значит для нее, чтобы выйти замуж и потерять на нее право – пусть даже это спасет ее от отца…
Пастбище возле дома желтело под разгневанным небом. Матильда дождалась, когда все стадо пройдет, заперла ворота и поехала к дому. Хотя он больше не был по-настоящему домом для нее. Просто место, где она день за днем вела бесконечную войну с ненавистным человеком.
Мервин отвел усталую лошадь в загон и вывел оттуда Леди.
– Все, я еду в Уэллаби-Флатс, – бросил он, садясь в седло. Матильда спрыгнула с лошади и стала тщательно ее обтирать, чтобы спрятать лицо и скрыть свою радость от отца.
– Смотри на меня, девка, когда я с тобой разговариваю!
В его голосе слышались угрожающие нотки. Внутри у нее все задрожало, но на лице застыло каменное спокойствие и безразличие, когда она повернулась к нему.
