— Но тебе Мэнди помогала, — отметил Пип.
— Да, и я этого не забыл, — кивнул Саймон.
После этого Пип позволил уложить себя спать, подоткнуть со всех сторон одеяло, и Мэнди увидела, что он заснул прежде, чем она включила ему ночник.
Саймон ждал ее внизу.
— Идите выпейте чего-нибудь, потом я отвезу вас назад, — сказал он и повел ее в свой кабинет, не дожидаясь ответа. — Это вас подкрепит. — Он наливал ей что-то в бокал из стеклянного графина. И вдруг воскликнул: — Воды нет! Вот я задам этой миссис Доббин!
Он пошел на кухню. Мэнди, оставшись одна, стала рассматривать гравюры и рисунки, висевшие на стенах. Что угодно, лишь бы не эта ужасная сцена в темном саду, которая так и стояла у нее перед глазами.
— Нравятся?
Она не заметила, как вернулся Саймон.
— Мне… нет, не очень. Военные гравюры такие мрачные. Но мне нравятся вот эти, фантазии. Подсолнечник с солнцем и пляж в Димчерче…
— Ага, вот как! Я, кажется, не приглашал искусствоведа в свое скромное холостяцкое жилище.
Она вспыхнула:
— Ну что вы, я вовсе не то имела в виду. Просто в свое время много бродила по галереям. Это было недорого и приятно.
— А кому еще из современных художников вы отдаете предпочтение, кроме Нэша?
Она кинула на него осторожный взгляд, но в серых глазах сейчас не было насмешки. Мэнди подумала: «Он старается меня отвлечь… от той сцены, что мы видели… какой милый».
— А… — Она задумалась. — Моне, конечно, с его чудесным цветом. Дафи. Он такой яркий и веселый. Пауль Клее довольно мил, эти его грустные маленькие человечки…
Он одобрительно кивал в такт ее словам, пока она по пальцам перечисляла имена.
— А Пикассо? — напомнил он.
Но Мэнди отрицательно покачала головой:
— Нет, терпеть его не могу.
Саймон тихо улыбнулся:
— Я так и думал. Однако я думаю, вам должны понравиться некоторые его работы. У меня есть альбом репродукций, как-нибудь покажу вам. А теперь будьте умницей и допивайте свой бокал.
Она залпом выпила то, что он ей протянул, и напиток обжег ей горло.
— Хотите придать мне мужества?
— Время от времени нам всем это бывает нужно, — сказал Саймон просто, ставя на поднос оба стакана.
Мэнди посидела не двигаясь. «Возвращаться! — думала она. — И снова видеть Робина и ту девушку! Нет, это невыносимо!»
— Наверное, с моей стороны это трусость, — слабо проговорила она, — но что, если я попрошу вас отвезти меня прямо домой?
Саймон ответил не сразу. Потом спокойным голосом, безо всякой интонации сказал:
— Полагаю, головная боль до сих пор может служить уважительной отговоркой для дамы. А трусость тут вовсе ни при чем, если учитывать обстоятельства. Я извинюсь за вас перед хозяевами.
— Вы очень любезны, — прошептала Мэнди, когда за ними захлопнулась парадная дверь и они шли к машине.
Он молча сел за руль, включил зажигание и передние фары и только тогда ответил — так сердито, как никогда еще с ней не разговаривал:
— Я бы сделал гораздо больше. Я бы сшиб этому парню голову. И с огромным удовольствием, по одному только вашему слову, Мэнди. Но разумеется, этого слова я от вас не услышу.
Вопрос был явно риторическим и не требовал ответа, да Мэнди и не могла говорить.
Машина остановилась перед фермерским домом. Все его окна были темными. Саймон помог ей выйти, подождал, пока она открыла дверь, потом коротко кинул «Доброй ночи», сел и уехал. Она смотрела, как красные огоньки исчезают вдали, затем почти на ощупь повернулась и вошла в дом.
На следующее утро Дик зашел на кухню с довольно мрачным видом. Было около десяти часов утра.
— А где Мэнди?
Эйлин повернулась к нему от плиты:
— Она осталась лежать у себя в комнате. У нее все еще голова болит. А что такое, Дики, что-то случилось? — Она быстро подошла к мужу.
— Да уж, случилось. Я только что виделся с Саймоном. Представляешь, этот парень, Марш, уехал вместе с этой девицей Рандт. Так что ты в конце концов оказалась права, Эйлин.
— Мэнди… бедная Мэнди! Дик, какой ужас! — Она села, вернее, упала на ближайший стул. — Хуже просто быть не может. Вот бы мне с ним сейчас поговорить. Я бы… я бы его…
— Да, и я тоже, — подхватил Дик, глянув на свои большие руки.
— Расскажи, а что именно произошло и откуда ты все узнал? — принялась расспрашивать Эйлин.
— Старик Рандт прибежал с утра к Саймону за советом, что делать. Судя по всему, они сбежали на рассвете, на машине Вирджинии… у нее полугоночная машина. Вирджиния оставила у себя в спальне записку, довольно, надо отметить, бессвязную. Похоже, у нее голова забита всякими романтическими бреднями, в духе рыцарских романов. Папаша Рандт рвет на себе волосы, а жена валяется в обмороке.
— Но… но ведь они не могут так просто взять и пожениться? По-моему, сейчас моментальные браки вне закона.
Дик пожал плечами:
— Откуда мне знать? Но по-моему, Робина Марша это меньше всего волнует. Он наверняка знал, что их так быстро не поженят. Тем более, что девчонка — американка, это еще больше осложняет дело. Но я тебе скажу, у американцев довольно строгие взгляды. О да, я знаю, они очень спокойно смотрят на развод, но дело в том, что до развода надо еще пожениться.
— Да, — рассеянно кивнула она. — Я все думаю о Мэнди. Как она это воспримет? Для нее это будет такой удар. Она ведь столько лет жила одним Робином. Это убьет ее наповал.
Дик набил трубку табаком и тщательно размял его.
— Может быть, ты ее плохо знаешь. В ней есть стержень. Не думаю, что она так легко падет духом.
Эйлин ударила кулаком по столу:
— Но я одного не могу понять… почему это случилось именно сейчас? То есть я хочу сказать, Мэнди ни за что не стала бы навязываться мужчине против его воли. Робин мог бы все ей выложить начистоту. В конце концов, все эти тайные ночные бегства с возлюбленным он-то сам ни в грош не ставит. Наверное, что-то такое произошло, что подвигло его на это.
Он пожал плечами:
— Может быть.
Эйлин подошла к нему и прижалась щекой к его пиджаку.
— Придется мне пойти и все ей рассказать, — вздохнула она, — обязанность не из приятных.
Дик обнял ее одной рукой и притянул к себе:
— Я знаю, милая моя, я все понимаю. Но все равно кто-то ей должен будет рассказать, и думаю, ей будет легче узнать все от тебя.
Мэнди тихо стояла у окна в своей комнате, когда Эйлин постучала и вошла. Так непривычно было видеть Мэнди с опущенными плечами, что у Эйлин дрогнуло сердце.
