Прошло не так уж много времени, и они действительно научились удерживать самолеты в строю. Для них это был тяжелый труд, и давалось это им намного труднее, чем надо бы, но они сразу после взлета хищно дожидались момента, чтобы схватиться за ручки управления и еще немного потренироваться.
Потом они начали взлетать сами: сначала по-беличьи, панически и суетливо, перепрыгивая в последний момент через сигнальные огни взлетной полосы и снежные указатели, стоящие вдоль нее. Когда они немного освоились, мы начали учиться сваливаться из строя через крыло в один-другой штопор, и наконец они начали сами приземляться, учась и впитывая в себя науку, как сухие губки, погруженные в море.
Ну а мы каждый день узнавали что-нибудь новое об их жизни и языке. Мы учились говорить на жаргоне хиппи, а моя записная книжка постепенно превращалась в словарь этого языка. Джо требовал, чтобы я выговаривал слова как можно небрежнее, — мы раз за разом учились говорить: «Эй, мэн, что за дела?», но это было потруднее, чем, полет в строю… Я так и не смог этому как следует научиться.
— Знаешь, — говорил Джо, — что означает Гм или Ух. Верняк означает «я категорически согласен», — это говорится только в ответ на очевидное утверждение или для наколки.
— А что это такое, — спрашивал я, — когда «устраиваешь тусовку»?
— Не знаю. Я никогда ее не устраивал.
— Хотя в моем словарике было довольно много слов из языка наркоманов (марихуана — это еще и Мэри Джейн, травка, коробочка, зараза, дым и конопля; «пятак» — это пятидолларовый пакетик травки, «забалдеть» — это ощущение, испытываемое при ее курении), ни один из ребят не брал с собой наркотиков в это Приключение-Перелет. Меня это озадачило, так как я полагал, что каждый уважающий себя хиппи должен выкуривать пачку сигарет с марихуаной в день, и я спросил об этом их самих.
— Куришь, в основном, от скуки, — сказал Крис, и мне стало ясно, почему я ни разу не видел их с наркотиками. Сражения с грозами, приземления на сенокосах, обучение полетам в строю, да еще взлеты и посадки, — о скуке тут не могло быть и речи.
В разгар моих уроков их языка я заметил, что ребята начали усваивать летный жаргон, обходясь без всяких словарей.
— Эй, парень, — спросил я как-то у Джо, — вот это словечко «заторчать», знаешь, — я не совсем врубился, что оно значит. Как бы ты его использовал в предложении?
— Можно сказать: «Мужик, я заторчал». Когда хорошенько обкуришься, у тебя такое чувство, словно шея всаживается тебе в затылок. — Он на минуту задумался, потом просиял. — Это точь-в-точь такое же ощущение, как когда выходишь из штопора.
И тут я сразу все понял о торчании.
Словечки вроде «волочить хвост», «тряпичное крыло», «взлет с конвейера», «петля», «срыв на горке» так и мелькали в их речи. Они научились вручную проворачивать винт, чтобы запустить двигатель, они повторяли наши движения на сдвоенном управлении при каждом боковом заносе, скольжении на крыло, при каждой посадке на короткой полосе и при каждом взлете с грунта. Они схватывали все до мелочей. Однажды утром Джо, целиком поглощенный усилиями удерживать самолет в строю, крикнул мне, сидящему сзади: «Будьте добры, помогите мне оттриммировать самолет». Он не слышал, как я расхохотался. Неделей раньше «триммирование» — это было нечто такое, что делалось с рождественской елкой.
Потом как-то вечером, сидя у костра, Крис спросил:
— А сколько стоит самолет? Или сколько надо денег, чтобы летать на нем, скажем, год?
— Тысячу двести, полторы тысячи долларов, — сказал ему Лу. — Летать можно и за два доллара в час…
Джо был поражен. — Тысяча двести долларов! — Последовало долгое молчание. — Это же всего по шесть сотен на двоих, Крис.
Слет в Ошкоше был карнавалом, который не произвел на них никакого впечатления. Они были захвачены не столько самолетами, сколько идеей самого полета, идеей разъезжать на каком-нибудь воздушном мотоцикле, не обращая внимания на дороги и светофоры, и пуститься открывать для себя Америку. Это все больше и больше начинало занимать их мысли.
Райо, штат Висконсин, был нашей первой остановкой по дороге домой. Там мы прокатили над городом три десятка пассажиров. Ребята помогали пассажирам усаживаться в самолеты, рассказывали о полетах тем, кто пришел поглазеть, и обнаружили, что человек, имеющий свой самолет, может таким образом даже покрывать свои расходы. В тот день мы заработали пятьдесят четыре доллара в виде взносов и пожертвований, что обеспечило нас горючим, маслом и ужинами на несколько дней. В Райо городок устроил нам пикник с горой салатов, горячих сосисок, бобов и лимонада, что как-то сгладило воспоминания о ночах в мокрых спальниках за компанию с голодными москитами.
Здесь Гленн и Мишель Норманы расстались с нами, чтобы лететь дальше на юго-восток, встретиться там с друзьями и продолжать знакомиться с Америкой.
«Нет ничего более поэтического или радостно-печального, — записал Крис в дневнике, — чем провожать друга, улетающего в самолете».
А мы полетели на юг, теперь уже вчетвером на двух самолетах, на юг и на восток, и снова на север.
Вместо интенсивного воздушного движения мы увидели в тот понедельник всего два других самолета во всей воздушной зоне Чикаго.
Вместо 1984 мы видели внизу на сельских дорогах лошадей и повозки эмишей в Индиане и трехконные упряжки, тянущие плуги на полях.
В последний вечер нашего пути мы приземлились на сенокосе мистера Роя Ньютона, неподалеку от Перри-Сентер, штат Нью-Йорк. Мы поговорили с ним немного, прося разрешения заночевать на его земле.
— Конечно, вы можете остаться здесь, — сказал он. — Только никаких костров, ладно? Тут кругом сено…
— Никаких костров, мистер Ньютон, — пообещали мы. — Большое спасибо, что позволили нам остаться.
Позднее заговорил Крис.
— Если убить кого-нибудь, наверняка можно смыться на самолете.
— Убить, Крис?
— Что если бы мы приехали на машине, или на велосипедах, или пришли пешком? Разве был бы он с нами таким же добрым и позволил бы нам остаться здесь? Зато на самолетах, да еще когда начало темнеть, — приземляйтесь сколько угодно!
Это звучало несправедливо, но это было именно так. Звание пилота давало определенные привилегии, и ребята это подметили.
На следующий день мы вернулись в аэропорт Сассекс, штат Нью-Джерси, и Увлекательное Приключение-Перелет Через Страну официально завершилось. Десять дней, две тысячи миль, тридцать часов в воздухе.
— Невесело мне, — сказал Джо. — Все закончилось. Это было здорово, а теперь все закончилось.
Только поздней ночью я еще раз раскрыл дневник и заметил, что Крис Каск внес туда последнюю запись.
«Я узнал такую громадину всего, — писал он. — Это открыло моему разуму целую кучу вещей, которые существуют за пределами Хиксвилла, Лонг-Айленд. Я многое увидел по-новому. Я теперь могу отступить немного назад и взглянуть на что-то под другим углом. При всем этом я почувствовал, что это важно не только для меня, но и для всех, кто был со мной вместе, и всех, с кем мы встречались, и я это понял еще тогда, когда оно происходило, а это совершенно обалденное чувство. Оно произвело много ощутимых и неощутимых перемен у меня в уме и в душе. Спасибо».
