Фальконе поджидал Роз в вестибюле и быстренько препроводил в свой кабинет, очевидно с тем, чтобы ей не докучали расспросами. В кабинете не было ничего лишнего, единственным изменением, как отметила Роз, стал черный линолеум, которым застелили деревянные доски пола. Фальконе закрыл дверь, выкатил из угла стул на колесиках, жестом предложил Роз присесть. Как обычно, на столе Фальконе царил полный порядок. Все бумаги аккуратной стопкой лежали на углу, придавленные пресс-папье. Роз знала, что на фотографии, которая стояла на столе лицом к Джону, изображены он и Сильвия. Сфотографировались они в Веракрузе, куда ездили, чтобы отметить серебряную свадьбу.
Фальконе переждал несколько мгновений, пока Роз освоилась, а потом перешел к делу.
— А теперь рассказывай, что случилось.
Роз прижалась к деревянной спинке, откашлялась и начала. Но связного рассказа не получилось. Что-то мешало ей выложить все начистоту.
Фальконе с тревогой посматривал на нее.
— Может, выпьешь кофе?
Роз покачала головой.
— Нет, обойдусь. Я в этом не уверена, но… — Она замолчала, потом заговорила вновь с решимостью довести на этот раз дело до конца. — Даже не знаю, стоит ли об этом говорить… Видишь ли, мне кажется, что меня кто-то преследует. — Тело ее отреагировало на слова, произнесенные вслух перед Фальконе, куда как сильнее, чем прошлым вечером, когда она сказала о том же Ивену. Ей словно впрыснули в кровь лошадиную дозу адреналина. Ощущения были такие же, как в далекой юности, когда она часами лежала без сна, боясь, что дядя Том войдет в ее спальню и полезет под одеяло.
Руки Роз бессильно повисли.
— Я не знаю, куда еще идти, кому сказать.
— Роз, тебе лучше других известно, что я всегда готов тебе помочь, — мягко заметил Фальконе. — Давай начнем с самого начала. Расскажи мне все.
И на этот раз она рассказала — о розах, о засушенных лепестках, о коротких записках.
— Я знаю, что ты мне ответишь. Возможно, это кто-то из моих читателей. Собственно, я тоже склоняюсь к этой мысли, но чтобы избежать ненужного риска, решила посоветоваться с тобой. — Роз сунула руку в карман, достала конверт, протянула его Фальконе.
Он вскрыл конверт, дважды прочитал каждую из записок.
— Засушенные лепестки — это мертвые розы? — Она видела, что Фальконе уже прикидывает план действий. — Знаешь, возможно, беспокоиться не о чем. — Он хмурился. — К тем, кто на виду у публики, всегда тянутся разные психи. — Эти слова он произнес, чтобы успокоить ее, но Роз еще больше занервничала, потому что представляла себе, о чем он может подумать. — Давай разбираться. Ты случайно не помнишь, от кого прислали розы?
— Нет, но я могу спросить у помощника моего редактора. Он дал их мне в день приема по случаю презентации моей книги. Насчет шкатулки от «Тиффани» я справлялась у домоправительницы. Она сказала, что ее привез посыльный. — Роз помолчала, вспоминая разговор с Майрой. — Во всяком случае, я так думаю. Привратник нашел ее у двери. Странно. Но почему-то я понимаю это только теперь.
— Много об этом думать не надо. Ты только запугаешь себя. Воображение-то у тебя богатое. — Фальконе встал, обошел стол, уселся на краешек. — Предоставь расследование мне. Если что-то случится, звони немедленно. Номер моего пейджера у тебя есть?
Она кивнула, поднялась, благодарно обняла детектива.
— Могу я оставить это у себя? — Он помахал белыми прямоугольниками.
— Да. Я уже сделала копии.
Он проводил ее в вестибюль, открыл дверь на улицу, вышел вместе с ней.
— И вот что еще, Роз.
Она повернулась к нему.
— Я понимаю, это трудно, но постарайся жить как всегда, занимайся обычными делами, ничего не меняй.
— Постараюсь, — пообещала она.
* * *
Проникнуть в кабинет Роз в «Парадизо» оказалось намного легче, чем предполагал Билли. Он и представить себе не мог, что в нынешние времена можно открыть замок, используя обычную кредитную карточку. Но Роз просто захлопнула дверь, не повернув замок второй раз, поэтому Билли не составило труда всунуть карточку в зазор и утопить язычок замка в паз. И теперь он стоял посреди большой, прекрасно обставленной комнаты, оглядывался, жадно впитывая в себя каждую деталь. Стены и ковер цвета слоновой кости. Французский письменный стол из вишневого дерева, антикварный шкафчик, красивые шелковые портьеры на окнах. Вот, значит, где работает Роз. И кабинет у нее уютный и женственный, как сама Роз.
Он вложил крохотный чип в телефонную трубку. Вновь оглядел комнату, на этот раз, чтобы найти идеальный тайник для однонаправленного микрофона и его активатора. Где же его спрятать? Взгляд Билли остановился на диванчике, потом на столе. Может, настольный перекидной календарь? Нет, слишком мал. А вот настольная лампа подойдет. И он закрепил микрофон в нише подставки. Потом открыл портативный компьютер Роз, включил его, подождал, пока засветится экран. Вызвал раздел «Мои документы». Нашел файл «Убийственные намерения». Он не сомневался, что Роз сейчас работает именно над этим романом, но на всякий случай открыл файл. Да, так оно и есть. Билли достал из кармана дискету, вставил в щель дисковода, скопировал файл. Через несколько секунд дискета вновь лежала в его кармане. Он получил то, за чем приходил. А значит, пора ретироваться. Он захлопнул за собой дверь, услышал, как щелкнул замок. Губы Билли растянулись в усмешке.
* * *
Кашель, скрип стульев, шуршание бумаг. Сидя за столиком обвинителя, Кевин разглядывал Димитрия Константиноса, который сидел по другую сторону прохода, в нескольких футах от него. За точно таким же столиком, с гнутыми ножками и исцарапанным верхом, за которым довелось скучать десяткам адвокатов, дожидающихся выхода на сцену. Кевин с давних пор уразумел, что хороший адвокат на две трети юрист, на одну — драматический актер. Вот и сегодня в суде разыгрывалась драма. Этот процесс давал ему шанс прогреметь на весь штат, а то и на всю страну, и он с радостью схватился за возможность упечь Константиноса за решетку и заменить в заголовках его фамилию — своей.
Кевин участвовал в сотнях юридических сражений, но это отличалось от всех прочих. На карту был поставлен не просто приговор. Он вспоминал о бесчисленных унижениях, которые ему приходилось терпеть всякий раз, когда не удавалось посадить Брауна. Но с Константиносом исход будет другим. Он возьмет верх, чего бы ему это ни стоило.
Два столика, две команды. Лишь одна будет праздновать победу. Кевин уже представлял себя победителем. Пресс-конференция, фотовспышки, микрофоны. И вновь повернулся к Константиносу.
Тот держался уверенно, Кевин не мог не отдать ему должное. Откинулся на спинку стула, словно не сидел в зале суда, а позировал для обложки «GQ»[5]. Черный, сшитый на заказ костюм от Бриони, элегантный, расписанный вручную шелковый галстук, выглядывающий из нагрудного кармана носовой платок, туфли от Гуччи. Такой уж он создал себе образ. Прямо-таки кинозвезда, а не рэкетир и вымогатель. Что же касается исходящего от него магнетизма, Кевин не сомневался, что с ним можно только родиться, приобрести — невозможно. Запоминающаяся внешность, харизма, богатство, статус знаменитости — вкупе все это разжигало интерес публики к Димитрию. Именно по этой причине Димитрий уже превращался в икону, а Кевин хотел отправить его в места не столь отдаленные, на государственные харчи. Суд меньше всего пекся об установлении справедливости. Кевин и так знал, что Димитрий, скорее всего, ни в чем не виновен. Более того, во всех своих действиях он прежде всего старался не нарушать закон. И процесс этот следовало назвать не «Народ против Константиноса», а «Аллен против Миллера», потому что именно Миллеры стояли между ним и его желанной целью. А суд над Константиносом выполнял лишь роль транспортного средства, призванного доставить его к пункту назначения. Безобразие, конечно, но так уж устроено американское правосудие.
