Как-то утром она нашла на подносе с завтраком записку, написанную твердым мужским почерком:
«Сегодня вечером мы идем в оперу. Будьте готовы к семи часам».
В гневе Элизабет смяла записку и швырнула ее на пол.
— Мы еще посмотрим, мой милый, — прошептала она, — может, ты будешь наслаждаться оперой в одиночестве.
Он даже не удосужился сообщить ей об этом лично! К тому же он не просил, а приказывал.
К шести часам Элизабет несколько смягчилась. Возможно, приятный вечер, проведенный вместе, позволит рассеять тучи.
Желая выглядеть как можно лучше, она особо позаботилась о своей внешности и наряде. Анни собрала волосы высоко на затылке, открыв ее длинную стройную шею. Синее атласное платье было не новым, но одним из любимых. Низкое декольте обнажало белизну плеч. Шею украшала подаренная Морганом нить жемчуга.
Наконец Элизабет была готова. Уже дважды горничная сообщала, что Морган ждет ее внизу. Спускаясь по лестнице, она увидела, что он меряет комнату нетерпеливыми шагами. Он был в вечернем костюме.
Морган повернулся и увидел ее, когда она уже достигла последней ступеньки. Он внимательно осмотрел ее всю с головы до ног, от прически до кончиков туфель, затем совершил обратное путешествие. Элизабет ждала, затаив дыхание.
Их глаза встретились. Его не выражали ничего: ни удовольствия, ни одобрения, ни осуждения. Одно только холодное равнодушие. Как если бы она была неодушевленным предметом. Слабый огонек надежды погас, но Морган никогда не узнает об этом. Один шаг, и он уже рядом с ней и предлагает ей руку.
С полным безразличием Элизабет положила свою руку в белой перчатке на черный рукав его сюртука. По дороге в театр они не обменялись ни единым словом.
Тем не менее Элизабет намеревалась получить удовольствие от вечера и даже улыбалась, когда они выходили из экипажа у подъезда театра. Театр был полон, а их места в центре балкона оказались очень удачными: сцена была перед ними как на ладони.
Поднялся занавес, и с этой минуты Элизабет забыла обо всем на свете, в том числе и о своем непреклонном муже. Для нее не существовало ничего, кроме действия на сцене. Затаив дыхание, она следила за развитием событий и наслаждалась пением героини, обладательницы прозрачного серебристого сопрано.
Антракт наступил неожиданно скоро, и вместе с остальной публикой они вышли в фойе, где находился буфет с прохладительными напитками. Морган принес бокал вина, но только для нее и ничего для себя; Элизабет уже заметила, что он не пьет вина или крепких напитков.
Морган подал ей бокал, не коснувшись ее пальцев.
— Кто бы мог подумать, что вы настоящая ценительница оперы, — заметил он.
И вновь она еле сдержалась. «Как вы можете?»— чуть не вырвалось у нее. Но вместо этого она с преувеличенной скромностью объяснила:
— Отец очень любил оперу. Когда мы бывали в Лондоне, то не пропускали почти ни одного спектакля.
— Вы были очень близки с вашим отцом?
— Очень, — ответила Элизабет, и улыбка исчезла с ее лица.
Несколько супружеских пар подошли поздороваться с ними. Ярко блестели драгоценности, в воздухе мешались ароматы духов и одеколона, стоял гул голосов. От Элизабет не ускользнули открыто восхищенные взгляды, которые на нее бросали мужчины. Морган словно ничего не замечал. Что же касалось дам, то они были преувеличенно любезны и щебетали о новых модах и предстоящих балах и спектаклях, которые ей обязательно понравятся.
Не успела от них отойти последняя пара, как Морган склонился к ее уху и шепнул:
— Представители бостонской аристократии.
— Вот как, — очень серьезно отозвалась Элизабет и тут же, не сдержавшись, улыбнулась. — Правда, весьма кичливые особы?
Их глаза встретились. Она прочла в его взгляде изумление и другое, пока непонятное ей чувство, и ее охватила радостная легкость.
Как раз в этот момент за его спиной она увидела темноволосую женщину, которая, не таясь, смотрела на Моргана. В алом атласном платье с низким, почти вызывающим декольте, она была красива необычной броской красотой. Но даже на расстоянии Элизабет видела недовольное выражение ее поджатого яркого рта.
— Эта женщина смотрит на вас, будто готова растерзать, — шутливо заметила Элизабет. — Вы с ней знакомы?
Морган обернулся и проследил за взглядом Элизабет.
— Да, — коротко подтвердил он. — Но вас она не должна интересовать.
Тонкая нить, только что связывавшая их, оборвалась. Элизабет почувствовала легкую тошноту и головокружение. Она догадалась…
Красавица была любовницей Моргана.
А когда женщина обожгла ее злым взглядом, а затем повернулась к ним спиной, Элизабет уже больше не сомневалась.
Спектакль потерял для нее всякую прелесть, ею овладела безысходность, будущее рисовалось в черных красках. Остаток вечера она провела, терзаясь тоской. Они уже подъезжали к дому, когда она обратилась к Моргану.
— Мне не нравится моя новая комната рядом с вашей, — объявила она. — Я хочу жить в прежней комнате.
Взглянув на его жесткий профиль, Элизабет поняла, что сделала ошибку: Морган не уступит.
— Об этом не может быть и речи, — отрезал он.
— Почему?
Она бросала ему вызов с дерзким пренебрежением, которого в действительности не испытывала.
Он резко повернулся к ней с яростью на лице, и она в страхе отшатнулась.
— Потому что пойдут разговоры среди прислуги, а потом и в городе. Я больше не потерплю никаких сплетен о нас с вами, так и знайте.
Элизабет не верила своим ушам.
— Сплетни! — вырвалось у нее. — А как насчет вас? Думаете, прислуга не знает, как поздно вы возвращаетесь домой? Что вы не спите в своей постели?
— У меня создалось впечатление, что вам все равно, в чьей постели я сплю, лишь бы не в вашей.
Элизабет не нашлась сразу, что ответить. Как жестоко он умел ее уязвить! Как безжалостно унизить!
— Смею ли я предположить, Элизабет, что вам одиноко в вашей девичьей постели? Но ведь не я, а вы не захотели иметь со мной никакого дела.
— Наш брак с вами фарс, и я не вижу причин его продолжать. — Элизабет уже не могла остановиться. — Поэтому так и знайте: я переезжаю в прежнюю комнату!
Его руки легли ей на плечи, он притянул ее к себе так близко, что она чувствовала его дыхание на своем лице. Его глаза, казалось, светились в полумраке.
— У каждого из нас будет своя отдельная жизнь, Элизабет. Но вы останетесь в новой комнате рядом с моей.
— Тогда я требую, чтобы на дверь между нашими комнатами поставили замок! — выкрикнула она в отчаянии от его власти над ней, в отчаянии от разбитой жизни.
Она стремилась вырваться на свободу, но у него была железная хватка. Даже в неясном свете она видела его упрямо сжатые челюсти, а когда он заговорил, в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость:
