Зимородок услышал это и, сменив курс, устремился на голос сойки. Услышал это и Квак – и велел выпи поднажать. И Крысий Хват тоже всё услышал. Когда ястреб выронил свою ношу над свалкой. Хват как раз смотрел в небо, дожидаясь темноты, и заметил происшествие, а теперь не отрывая глаз следил за сойкой.
– Игги! – позвал он.
Преемник Ральфи, такой же уродливый, толстый и бессовестный крысёныш, поспешил к хозяину:
– Слушаю, босс?
– Поднимись-ка на склон по эту сторону костров, – сказал Крысий Хват, – и погляди, не найдётся ли там парочки заводяшек.
Игги отдал честь и побрёл, куда было велено.
– Неужели опять они? Не может быть! – пробормотал Крысий Хват.
И всё-таки ему стало не по себе: сердце забилось чаще и в висках заломило. Несколько месяцев назад, вернувшись на свалку, он объявил во всеуслышание, что после долгой и многотрудной погони настиг-таки беглых заводяшек и разделал их под орех, – и широкая публика зауважала его ещё больше. Так неужто его опять выставят дураком? Бросив обеспокоенный взгляд на удаляющегося помощника, Хват уставился на гребень горы из консервных банок.
– Нет, – повторил он. – Не может быть. Но, с другой стороны, кто ещё может прямо так вот взять и свалиться с неба?!
Он нахмурился и перевёл взгляд на солнце, садящееся вдалеке за мусорными кучами.
Игги отделяло от цели ещё несколько мусорных куч, когда на месте крушения, взметнув облако пепла над останками мышат, приземлился зимородок, а следом за ним и выпь.
– Опоздали! – воскликнула тюлениха, как только Квак назвался и представил выпь. – Боюсь, им конец.
Квак на это ничего не ответил. Он торопливо собрал детальки механизма и части разбитых корпусов и сложил всё в сетку зимородка. Затем обе птицы подхватили своих пассажиров и полетели на край свалки. Там, у железной дороги, они уселись на ветку дуба и стали соображать, что же дальше.
– Ну, вот я тебе и помогла с твоими кроснами и утками, – сказала выпь гадальщику. – А теперь я вернусь к своей жизни. Прощай.
– Прощай, – отозвался Квак. – И прими от имени моих друзей и от меня лично самую сердечную благодарность за столь своевременный и великодушный отклик на мой призыв о помощи.
Выпь кивнула, но осталась сидеть на ветке, глядя на разбитых мышат.
– Надеюсь, мы всё собрали, – сказал Квак.
Он выбрал из обломков ручки, ножки и половинки туловища мышонка-сына, составил их вместе и загнул крохотные жестяные клапаны по швам, чтобы малыш опять не рассыпался.
И как только половинки его туловища снова стали одним целым, мышонок очнулся. Уши его наполнились шелестом листьев, а перед глазами сверкнули золотом в лучах закатного солнца полные тревоги глаза его старого друга.
– Дядюшка Квак! – воскликнул мышонок. – Я видел, как вы гнались за ястребом! Я так и знал, что вы найдёте нас раньше, чем Крысий Хват!
Квак осторожно поставил его на ветку и принялся за отца. Мышонок ещё не заметил, что они здесь не одни: он стоял в сторонке, голова у него кружилась без привычной опоры на отцовские руки, а прямо перед ним в листве открывался просвет.
– Наше! – выкрикнул он внезапно и яростно. – Наша территория!
– О чём это он? – Зимородок выглянул из-за листьев и увидел, на что смотрит малыш.
Между деревом и железной дорогой стоял маленький домик, давным-давно покинутый жильцами. Краска совсем облезла, провалы окон слепо таращились на железнодорожные пути, крыльцо заросло высокой травой. Домик примостился на деревянной площадке из-под скворечника, возвышавшейся на шесте. На фоне красного закатного неба темнела резким силуэтом, вся в жестяных заплатах, с подправленными кое-как дымоходами и слуховыми окошками, мансардная крыша того самого кукольного дома, что красовался когда-то на магазинном прилавке.
Ни в едином окошке не осталось ни осколка стекла; вместо узорной лепнины, вместо изящных балюстрад и витых консолей торчали приколоченные вкривь и вкось толстые деревяшки. Не было больше ни орнамента, ни резных карнизов; весь дом ощетинился гнутыми, грубо вогнанными гвоздями и щепками расколотых досок. Всё было наперекосяк, всё искорёжено, даже новая дозорная башня и та кренилась набок. Навесной фасад, прежде открывавшийся, чтобы можно было заглянуть внутрь, теперь был забит гвоздями наглухо, и всё покрывал угрюмый толстый слой чёрной краски. На балконах болтались гирлянды грязных лохмотьев, в которые превратились от сырости и дождя красно-бело-синие флажки из гофрированной бумаги, а с дымоходов и башни уныло свисали крошечные полинявшие вымпелы.
Привязанная к ветке над крышей бельевая верёвка отвечала на вопрос, как же удалось втащить кукольный дом на площадку; бутылка из-под шерри, подвешенная к стрелке игрушечного подъемного крана, намекала, что не так давно здесь погуляли от души; а дозорную башню мерил шагами Крысий Хват в новом шёлковом халате. Силуэт его чернел на фоне закатного неба. Хозяин свалки обозревал далёкие мусорные костры и что-то напевал себе под нос, предвкушая новоселье, намечавшееся ближе к вечеру.
Вернувшись на свалку из дальних странствий, он быстро оценил достоинства этого дома как частной резиденции и наложил на него лапу незамедлительно. Пробил час воплотить честолюбивые замыслы в жизнь. Крысий Хват развернул бурную деятельность и стал важной шишкой: теперь под его началом были не только заводяшки, но и несколько отрядов крыс, и настало время вплотную заняться регалиями. Мусорные кучи всё время менялись, и телевизионная коробка, где он раньше обитал, изжила себя в качестве наблюдательного поста. Необходимо было обустроить новое жильё – достойное его высокого ранга, но поодаль от суматохи, где-нибудь, где можно будет отдыхать от ночных треволнений, вполглаза приглядывая, не ущемляет ли кто деловые интересы босса. Из этих соображений Крысий Хват ликвидировал клуб и спортзал, размещавшиеся в кукольном доме, и пустил всё своё хитроумие на реставрационные работы. Крыс помельче и послабее согнали в трудовые бригады и отправили поднимать и ремонтировать дом; нагруженные стройматериалами заводяшки из фуражирского отряда без отдыха вышагивали милю за милей. А слониху запрягли в собранный из детского конструктора подъёмный кран, чтобы и она могла помочь хозяину привести в порядок особняк, который когда-то мнила своим собственным.
Она и сейчас стояла рядом с ним. На её жестяном теле, заржавевшем и грязном, не осталось ни клочка плюша, а механизм совсем износился на службе у Крысьего Хвата. Единственным глазом она смотрела сквозь окошко в комнату, где некогда распивали чай кукольные леди и джентльмены, а теперь прямо на полу был накрыт фуршет из объедков для приглашённых на новоселье крыс. Крысы-слуги сновали вверх-вниз по лестницам, торопясь подготовить всё к званому ужину, а крысы-часовые с копьями обходили дозором площадку, осыпая слониху насмешками и глумливой бранью.
Между тем мышонка-отца, как и сына, уже собрали наскоро, и он молча уставился Кваку в глаза, не находя слов от счастья. А затем и он увидел слониху и кукольный дом.
