— Ты с этой вот? — осведомился прохожий.
— Да, я с этой женщиной. И вы ее оскорбили.
— Она ведь посреди улицы предлагает свои услуги, разве не так? До сих пор этим занимались только женщины определенного сорта.
Он пошел прочь, не потрудившись вернуть брошюрку.
— Я убью его! — взорвался я, порываясь отправиться за этим типом вдогонку.
— Не надо, Роберт! — Эмили удержала меня за локоть. — Нам запрещено ввязываться в скандал.
— Вам — может быть, но я не потерплю…
— Прошу вас, Роберт. Да и от грузчиков своего отца я слышала словечки покрепче.
Она воздела руку и соответственно возвысила голос:
— Избирательные права дня женщин! Правда за один пенни!
К ней подбежал уличный мальчишка и выкрикнул:
— Выбираю тебя, милашка! — сопроводив свое высказывание недвусмысленным подергиванием бедер и задавая стрекача от меня, едва я огрел его по тощей заднице.
— Напомните мне, — хмуро буркнул я, — зачем мы все это делаем.
— Затем, что у мужчин и женщин должны быть равные права, чтоб они могли общаться между собой на равных.
— Ах да, разумеется. И как долго мы этим будем заниматься?
— Пока не раздадим все брошюрки до одной, — твердо сказала Эмили.
Я протянул руку:
— Дайте-ка лучше и мне половину.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно, если в конечном счете могу рассчитывать на обед. Вы все равно отвратно справляетесь со своими обязанностями. Процесс продажи требует определенного мастерства.
— Я поступаю точно так, как меня инструктировали в Обществе.
— Тогда посмотрим, кто из нас успешней справится.
Я перешел на противоположную сторону улицы, По тротуару двигалась пожилая дама. Я остановил ее:
— Извините, мадам… позвольте предложить вам эту брошюру? Она содержит все, что нужно знать о движении за избирательные права.
— Ах, так? — Дама с улыбкой заглянула в брошюрку, которую я сунул ей прямо в руку. — Сколько это стоит?
— Всего один пенс, хотя, если желаете, можете внести и больше.
— Вот вам шесть пенсов, сдачи не надо! — Дама вложила мне в ладонь монету.
— Благодарю вас! — сказал я, пряча монету в карман. — Желаю приятного дня!
— Избирательное право для женщин! — выкрикнула Эмили на той стороне улицы, размахивая в воздухе своей брошюркой. Вид у нее был хмурый. Я рассмеялся: выражение ее лица было весьма красноречиво. Она негодовала, что я оказался прав.
Мимо проходили две молодые женщины, прятавшие руки в меховые палантины.
— Простите, — удержал я их. — Я вижу, вам необходимо узнать подробней про избирательные права для женщин. — Я сунул им в руки две брошюрки. — Прошу вас, всего два пенса!
Улыбнувшись мне в ответ, младшая отыскала для меня монетки.
— Как вы сказали… — открыла было рот она.
Но, заполучив денежки, я уже не располагал временем для разговоров. Я обратился к молоденькому служащему:
— Э-э-э… не хотите ли узнать, о чем на самом деле думают женщины?
И в мгновение ока обрел очередной взнос.
Я бросил взгляд через улицу. Эмили, увидев, что мой метод непосредственного обращения к публике оказался успешней, чем ее выкрики, теперь следовала моему примеру. На моих глазах она продала одну брошюрку двум пожилым леди и еще одну отправившейся за покупками женщине с дочерью.
Ко мне приближался мужчина средних лет.
— Этот буклет, — сказал я, пристраиваясь к его шагу и протягивая книжицу, — содержит всю подноготную суфражисток. Сексуальное равенство, свободная любовь… и тому подобное.
— Беру две, — буркнул мужчина, бросая на брошюрку алчный взгляд.
— Молодчина! С вас шиллинг.
Едва тот отошел, я поймал на себе разгневанный взгляд Эмили: я распродал уже половину своих буклетов, а она всего один или два.
— Кто меньше распродаст, тот оплачивает обед! — выкрикнул я.
Она глянула сердито, но, я заметил, что при этом свои усилия она удвоила.
— Добрый день, юные леди! — приветствовал я группу школьниц. — Потрясающе интересно — читают все!
Продав еще четыре штуки, я перекинулся на некую матрону, у которой покупки вываливались из рук:
— Стоит женщинам обрести право голоса и конец рвущимся бумажным пакетам! Здесь все как раз про это, а я пока подтащу вашу картошку!
Подобрав картофелины, я перешел на ту сторону улицы.
— Все разошлось! — самодовольно отчитался я.
— У вас раскупили только потому, что вы мужчина! — сердито сказала Эмили. — Вечно одно и то же, старая песня!
— Но, так или иначе, я выручил неплохие деньги. Хотя теперь, раз вы платите, я не смею даже расплатиться за обед.
— Роберт, вы прочтете мне стишок? — пытливо спросила Лягушонок.
Я все еще пребывал в благодушном после обеда настроении.
— Хорошо. Какой стишок?
— Тот, что читали в прошлый раз, который про червяка.
— Точно такой не смогу. Я художник, повторяться не умею.
— Но вы ведь стих не закончили! — с жаром сказала она. — Оставили того человека с червяком в голове. С тех пор я только об этом и думаю, и арифметика у меня ну никак не идет.
— По-моему, Роберт, — тихонько произнесла Эмили за моей спиной, — всякий художник все-таки должен отвечать за свои поступки. Хотя в том, что Лягушонок не может справиться с арифметикой, вашей вины, я думаю, нет.
— Мне не хотелось бы нести ответственность за нерешенные задачки! — наставительно сказал я Лягушонку. — Ну что ж…
Я слегка задумался, почеркал карандашом по бумаге, что-то стало вытанцовываться…
— Засекаю время, Роберт, — сказала Эмили. — Даю вам меньше минуты на сочинение.
— Но это не слишком честно!
— А честно продавать больше буклетов, чем я, только потому, что вы мужчина? Осталось сорок секунд.
— Дайте чуть больше…
— На вашем месте я перестала бы огрызаться и сосредоточилась на сочинении.
— Ну, пожалуйста.
— Время истекло!
— Вот вам! — воскликнул я вскакивая:
«Какое безобразие!
— сказал миссионер. —
Какой ужасный, право,
Всем червякам пример!
Ведь я его к себе не звал,
У нас нет общих тем!
Во мне пристроился он сам,
Как будто насовсем!»
