– Для зрителя! – Я пожал плечами.
– А если зрителя нет?
– Как на вашем спектакле?
– Да.
– Для себя.
– Давайте начнем с первого – есть ли зритель в этом представлении? И если да, кто он?
– Бог, я полагаю, – тот, верховный.
– Хотелось бы так думать, как хотелось! Но – кто может быть уверенным в этом зрителе?
– Хорошо, тогда можно играть для себя. Капустник.
– А если зал пустой, а играть для себя наскучило? Да и пьеса старая, надоевшая?
– Знаете, если все плохо, актеры снимают костюмы – и идут домой жить обычной жизнью. Себя вспомните, да? Торгуют плетеной мебелью.
– Правильно! Но какую жизнь можно считать обычной людям-актерам в мире-театре? Куда человеку уйти со сцены, когда играть больше нет смысла? Где его дом, где его нормальная жизнь? Где его плетеные кресла? Если даже мыслями его управляют?
– Некуда, в самом деле.
– Потому что сцена и есть наш дом. Игра и есть наша жизнь. И мы играем. Играем, играем, играем. Перед пустым залом, надоевшие друг другу, в старом спектакле на пыльной сцене, с которой никуда не денешься.
От возбуждения на верхней губе у нее выступил пот, и мне захотелось слизнуть блестящие капли.
– Постойте, но ведь у актера есть две реальности: театральная – и обычная. Значит, альтернатива должна быть и у человека…
– …и они эту альтернативу открыли – за тысячи лет назад до нас с вами. – Она не давала мне говорить. – Мы не можем уйти со сцены, сказали они. Но. Мы можем погасить на сцене свет, выключить звук. Куклы больше не играют, не двигаются. Кому будет нужен такой спектакль? Кто станет его смотреть?
Ветер подхватил и развеял пепел.
Я видел в ее глазах смятение и восторг.
Отвечать не хотелось – я соглашался со всем, что говорил этот человек.
– Сознание человека требует новых реальностей, поскольку одна просто перестает удовлетворять его. Пустота – вот к чему приходит ваш рассудок, размышляя над ней. Пустота и хруст времени. Как с этим знанием жить? Что делать, если оно тебе открылось – а уходить в тишину и темноту ты не готов? Кстати, знаете, как я представляю себе время? Это древоточцы.
Она приложила палец к губам, и я услышал равномерный, густой треск.
– Цикады? – Звук исходил со стороны дома.
– Древоточцы! Миллионы невидимых существ. И они едят, едят, едят. И ничего с ними невозможно поделать. Не уничтожать же собственное жилище? Не убивать себя – ради того, чтобы убить их? И вот твой дом постепенно ветшает, стены становятся хрупкими. Пустыми внутри. А ты, зная, что скоро дом упадет на голову, все равно живешь в нем. Куда ты от себя денешься? Это и есть время. Это и есть жизнь человека.
Луна зашла за горы, теперь насекомые хрустели с каким-то промышленным азартом.
Мысль, что в любой момент дом и терраса могут упасть в пропасть, делала мир прозрачным, мысли – легкими, а наши тела – невесомыми.
– Новая точка зрения, новая декорация… – Она вздохнула. – Иначе мир просто развалится, распадется. Перестанет вызывать уважение – как заигранный, никому не нужный спектакль. Как только ты перестаешь играть и подходишь к пропасти – как только ты понимаешь, что не готов туда упасть, – надо сделать шаг назад.
Она провела по воздуху линию.
– Знаете, я ведь только потом поняла, зачем мне эта телепрограмма. Эти изнуряющие поездки в провинцию, съемки. А это смена реальности, о которой мы говорим с вами. Убогая убитая провинция – и новая реальность, может ли такое быть? Но это так, именно так. Человек ищет новые реальности инстинктивно – чтобы не упасть в пустоту, так? Целые индустрии придумал, чтобы себя этими реальностями обеспечивать. А тут целое море, не искусственное или покупное, а настоящее. Реальность, созданная временем и миллионами человеческих жизней, с которой ты можешь поступать по своему усмотрению. И я в эту реальность влюбилась. Сначала места себе не находила – как же так? как можно, чтобы такая красота и в таком убожестве? в такой разрухе? Потом от всей души презирала – за грязь, дикость. За человеческую тупость и алчность, из-за которых эта красота сгинула. А потом поняла, что не надо смотреть на все с позиции “дикость – не дикость”. Реальность, если она есть, – уже благо. Современному человеку, ему ведь именно провинции не хватает – в общем, философском смысле. Чтобы люди, вещи и слова были равными себе, своему первому назначению, изначальному смыслу. Не преувеличенными, или приниженными, или мнимыми – а мирными, спокойными внутри. Говорящими только за себя, о себе – не знаю, понимаете ли вы меня…
Она вопросительно вскинула брови.
– К тому же провинция еще и громадный резервуар тишины. Вы заметили, что здесь тишины нет? Возьмите местного человека и поставьте его на зимнее поле в Орловской губернии – он ведь сойдет с ума. Потому что для него это будет та же смена реальности, беззвучие!
Чтобы не утонуть в треске насекомых, надо было говорить, но она замолчала.
А я вдруг понял, что вернулся. Что каждое слово открывает во мне новый источник жизни. И эти источники наполняют меня теплом и силой. Когда я слушал ее, мне казалось, что я оказался дома после длинного путешествия, где со мной происходили вещи, поверить в которые невозможно.
“А значит, их просто не было…”
– Мне время представлялось по-другому, – начал осторожно. – Как лопасти, по-разному закрученные пластины, между которыми тебя несет, как частицу в ускорителе. В зависимости от скорости ты теряешь в весе, становишься прозрачным и пустым. Или ногой пошевелить не можешь…
– Ваше время выражало себя в событиях… – Она спустила ноги на пол, и я заметил крошечные ногти, покрытые темным лаком. – Это типично мужское время…
– Этими событиями были мои мысли.
– Значит, вы понимаете, насколько смешны люди, которые запрещают вот это… – Она кивнула на сверток. – Что такое обычная реальность? Всего лишь одно из химических соединений внутри вашего мозга. Реакция его молекул на другие молекулы, внешние. Главное ее достоинство – в том, что она привычна, дана от рождения и обжита, как старая квартира. Но где гарантия, что реальный мир таков, каким его показывают эти молекулы? И других квартир в доме не существует? Кто может утверждать, что мир, в котором в данную минуту находимся мы с вами, хуже или лучше того, который мы называем обычным? Сколько их вообще, этих миров в человеке? А ведь мы просто поменяли состав молекул…
Обугленный мотылек с треском упал рядом с подсвечником. Остальные бабочки метались над пламенем, создавая в воздухе светящийся рисунок.
– То, каким мы видим мир в “обычном” состоянии, – это взгляд муравья с верхушки муравейника. Так смотрит ребенок через замочную скважину в спальню родителей. Вы подглядывали в детстве? Помните? Какие-то куски, фрагменты, которые иногда меняют расположение, а иногда исчезают. Но что за этими фрагментами? Какой в них смысл? Вот мир, каким у нас принято видеть его – и каким его охраняют законы государства и религии. Но почему? Для кого охраняют? Ради каких целей?
