Другой. Нет, я читаю: новая модель совести еще не поступила в продажу. Может, лучше купить старую, не дожидаясь, когда окончательно раскупят этот жалкий, весьма смутный товар? Ну, разумеется! Потому-то нам его и не доставляют. Давайте лучше купим книгу госпожи авторши, говорит торговля разумом. Н-да, как только я представляю себе совесть в образе этой женщины, меня, признаюсь честно, так и тянет сказать: лучше я обойдусь безо всякой совести! Мы способны на многое! Нас не остановить и не запугать. Мы делаем все, что в наших силах, как та фирма, что все еще подмешивает сахар в детский чай, хотя она давно уже проиграла судебный процесс.
Другой. С колокольни раньше открывался прекрасный вид, но мы первым делом взорвали колокольню, взорвали новейшим эстетическим методом! А заодно и соседние дома. И теперь чувствуем себя какими-то одинокими. Поэтому мы уединяемся в нашей группе, поскольку других групп просто нет: мы основательно очистили окрестности и от истощенных, и от мародерствующих групп. Для меня почти невыносимо, что и мои противники носят шикарную прическу под названием «война в Персидском заливе» и сапоги совсем не великодушных детей большого города, ну да, эти ботинки на шнуровке с металлическими колпачками! Нет, я вижу, наши противники носят спортивную обувь предпочитаемой ими марки Nike. Итак. Сначала это были далекие от политики коллективные правонарушения.
Летали бутылки, банки, шляпы, шапки, руки, падали тела, наши сердца облегало тепло. Звучали рождественские песни, хотя Рождество еще не наступило. Кто собственными руками убил или задушил шесть человек? Еще год тому назад я ответил бы: никто. Сегодня я знаю: многие из нас, правда, большинство — это убийцы за письменным столом, готовые лучше заснуть, чем приступить к исполнению обязанностей за этим своим столом и набрать нужный телефонный номер, поставить требуемую подпись или написать протестное стихотворение. Вполне вероятно, что уже нынешним вечером никто не сможет уличить нас в том, что мы ничего не сделали. Дайте нам еще годик, и мы с легкостью и безо всяких там убеждений и ценностных понятий тоже не сделаем абсолютно ничего! Точнее, не сможем ничего сделать. Но, к сожалению, попытка заставить себя ничего не делать слишком рано прерывается впусканием света и воздуха и поеданием иностранных консервов, которые, слава богy, могут снова у нас появляться. Сегодня все выглядит так, будто мы что-то потеряли, потому что другие стали сильнее, но тут уж ничего не поделаешь. Приходится оставлять все как есть, стол с кучей бумаг на нем мне все равно не поднять. При этом я бы приберегла все громоздящиеся на нем слова на более позднее время, когда снова наступит мир. Но тогда, возможно, они уже никого не будут интересовать.
Другой. Да, нас убрали с поля, прежде чем изнурительные упражнения превратились в счастье овладения мастерством. К сожалению. Но не к моему. Я просто не умею владеть собой.
Женщина. Сегодня, когда видишь, как они, молодые, отираются без дела около забегаловок или торчат в винных погребках, уже трудно себе представить, что преступники прежних лет, то есть преступники завтрашнего дня, тоже были молодыми, будут молодыми, будут вспоминать, что когда-то были молодыми. Мои глаза все еще оскорбляют эти baggy-pants, которые в такой форме в Нью-Йорке не носят уже пять лет. И все же! Именно сейчас они к месту! Forever young! Это так легко забывается! Сначала они учились убивать, потом наступил момент овладения мастерством! Skateboards! Inline-Skaters! Snowboards! Snoubizz!
Кто всем этим не овладел, пусть идет под душ, даже если он еще совсем не вспотел. Или пусть ползает целый день на коленях по своей комнате в поисках контактных линз: ему все равно никогда не научиться налаживать контакты с людьми! О чем это я уже не раз говорила? Ах да, далеко не безразлично, где и в какое время ты окажешься молодым. И вот эти молодые люди вынудили меня окончательно сложить оружие, хотя я все еще чувствую себя довольно молодой; теперь они кучкуются снова, эти юноши, которых я, как мне казалось, честно завоевала, завоевала их симпатии с помощью жидкости для подцветки волос и вонючего снимателя морщин, собираясь платить в рассрочку. Но королевой амазонок благодаря этому я отнюдь не стала! Эти молодые люди пленили меня по праву сильнейшего, однако освободили меня из плена безо всяких условий, потому что я была женщиной из прошлого. Некоторые все еще приходят посмеяться надо мной, но с собой не берут, не берут меня даже себе в голову, что, по законам войны, они должны были бы делать. Я жду. Я испытываю крайнюю степень унижения из-за того, что они постоянно ускользают от меня, все еще острозубой старой воительницы. Они все настойчивее стараются держаться от меня подальше. Ничто во мне не удерживает их, ничто не может их удержать, и это притом, что я, зануда-запруда, способна перекрыть дорогу кому угодно. Я — оружие самозащиты. Вот они приближаются. Никто не замечает меня, даже когда уже поздно, когда они уже попались мне на зубок. Не замечают, хоть ты умри!
Другой. Поскольку вы никогда не вникаете глубоко в суть дела, расскажу, как все было. Этот юноша ищет подпитку для своего зрения, так как жертвы сегодня стали до того крохотными, что практически вообще не имеет смысла производить их на свет. Их надо класть под линзу или зажигательное стекло, чтобы они казались крупнее, прежде чем сгорят от прикосновения с нами. От них вообще никакой пользы. Надо насладиться каждым мгновением езды, гонки, скольжения, прежде чем оно, это мгновение, станет машинизированной рутиной. Сперва мы ждем, как бесцельно повисшие качели, потом легкая дрожь, раскачивание, мы подбрасываем друг друга вверх, и вот, наконец, чувствуем: нам все можно! Восхитительно! Молоды молоды молоды! Мы! Высоко занеслись — шестом не достанешь! Возможно, именно в этом причина, почему мы сделали то, чего не должны были бы делать? Как вы считаете? Имена наших противников вам наверняка мало что скажут, они у этих жиреющих, набирающих вес юношей повсюду одинаковы.
Женщина. Возможно, причина именно в том, что все повсюду делали одно и то же. Они не надевали фартуки, как мы, не готовили пищу, не мылись, как мы, не вытирались, у них вечно пыль за ушами. И они никогда не унижались, чего не было, того не было. Да им это и не нужно было, к сожалению, они чересчур важничали, их просто нельзя было не заметить, когда они подступали к вам, своим противникам, но, разумеется, так и не могли одержать над вами верх.
Я возмущенно поднимаюсь со своего места. Меня знобит, я натягиваю на себя эту страну, словно куртку. Как приятно, что в ней больше нет колючей проволоки! Ну, возьмите же у меня мой каталог ценностей, я уже не могу удержать его в руках! Такого рода каталоги тоже стали сегодня слишком уж важными и вескими, неудивительно, что именно такие воображалы, как я, берут это дело в свои руки. Они вдребезги разбивают людям пороги, эти прежние булавки, превратившиеся в увесистые кирпичи. Я считаю, что электрические приборы и мелкую электронику они действительно могут выволочь из этих фолиантов и перетащить на запасной склад. Мы ведь живем при полном тоталитарном господстве микропроцессоров, я хотела сказать, микропроцессов.
Что-то прижимается к руке молодого парня, это голова кошки, он тут же отшвыривает ее к стене, потом в его руке оказывается джойстик, манипулятор, по крайней мере, ему подчиняется и без промедления открывает новый мир, который он, этот парень, и хотел получить к своему дню рождения. Правда, в мире, когда он установился, уже ничего нельзя изменить. Новой игры в этом аппарате нет. Макропроцессы в следующей книге, в следующем зале. Подробнее об условиях применения индивидуального насилия вам расскажут в кассе, там вы в любое время получите любую справку, причем бесплатно; коллективные происшествия только в главной кассе на втором этаже.
