— Збых Кужава, — с глубоким уважением сказал Пестка.
Под копной белокурых волос — чахоточное лицо со странно расширенными ноздрями, словно бы им постоянно не хватало воздуха. Впалая грудь и узкие плечи. Скривившиеся губы и злобно сощуренные глаза.
— Еще, Вундеркинд! Еще, Tytyne!
Посередине стоял ребенок лет двенадцати. Он был некрасив: курчавые рыжие волосы, большой нос, толстые губы и глаза без ресниц, с алыми веками. Он сжимал в руках скрипку. Его губы задрожали, и он запел, аккомпанируя себе на скрипке:
Lezala pod kaktusem,
Jebala siez hindusem…
— Что ты умеешь делать, Вундеркинд? — закричала одна из девчонок.
— Петь, играть на скрипке, танцевать и стоять на четвереньках! — быстро ответил ребенок. Он продолжал петь:
Lezala pod cyprysem,
Jebala sie z tygrysem…
Пестка вышел вперед и представил Янека. Збых Кужава окинул его беспокойным взглядом: заметно было, что он ненавидит и боится ребят сильнее себя. Пестка шепнул ему что-то на ухо.
— Что ты хочешь за свою картошку? — спросил Збых.
— Сейчас скажу.
— Лично мне она не нужна, — сказал Збых. — У меня и так жратвы хватает. Спроси остальных. — Он повернулся к Вундеркинду: — Заткни свою пасть и нагрей воды.
Ребенок тотчас скрылся за грудой камней.
— Можно мне с ним поговорить? — спросил Янек.
Збых Кужава пристально посмотрел на него.
— Ты что, только за этим и пришел?
— Да.
— Ладно, валяй даром!
Янек нашел ребенка склонившимся над костром. Он кипятил воду и беззвучно плакал.
— Как тебя зовут?
Ребенок вздрогнул и повернул к Янеку испуганное лицо.
— Вундеркинд, Вундеркинд, — быстро повторял он, как автомат. — Я пою, играю на скрипке, танцую и стою на четвереньках! Не бейте меня!
— Я не буду тебя бить! Больше никто не будет тебя бить, если только ты умеешь играть на скрипке…
Вундеркинд недоверчиво посмотрел на него. Его скрипка стояла у стенки. Янек протянул руку…
— Не трогай! — закричал парнишка. — Збых Кужава тебе морду набьет, если ты до нее дотронешься!
— Я не собираюсь до нее дотрагиваться. И я не боюсь Збыха Кужавы.
— Неправда. Его все боятся.
— Так ты умеешь играть на скрипке или нет?
Ребенок внимательно посмотрел на него:
— Ты любишь музыку?
— Очень.
— Значит, ты не побьешь меня. Нельзя любить музыку и в то же время бить меня… Ты никому не скажешь?
— Никому.
— Тогда слушай…
Он взял скрипку… Одетый в грязное тряпье еврейский мальчик, родителей которого убили в гетто, стоял посреди зловонного подземелья и оправдывал весь мир и всех людей, оправдывал самого Бога. Он играл. Его лицо перестало быть некрасивым, а неуклюжее тело — смешным, и в его худенькой руке смычок превратился в волшебную палочку. Запрокинув назад голову, словно победитель, и приоткрыв рот в торжествующей улыбке, он играл… Мир вышел из хаоса. Обрел гармоничную, чистую форму. Вначале умерла ненависть, и при первых же аккордах, подобно темным личинкам, которых ослепляет и губит солнечный свет, бежали голод, презрение и уродство. Во всех сердцах пылал огонь любви. Все руки тянулись навстречу друг другу, и все груди дышали в унисон… Время от времени ребенок останавливался и торжествующе глядел на Янека.
— Еще, — шептал Янек.
Мальчик играл… И вдруг Янеку стало страшно, он испугался смерти. Хватило бы одной немецкой пули, холода или голода, и его душа исчезла бы, так и не вкусив из человеческого Грааля, сотворенного посреди чумы и ненависти, бойни и презрения, ценою кровавых слез и в поте лица, посреди великих физических и духовных страданий, гнева или равнодушия небес, неоценимого труда этих людей-муравьев, сумевших за несколько лет горемычной жизни создать красоту на века.
— А они меня бьют, — с горечью сказал ребенок. — Заставляют меня вылизывать пол языком…
— Как тебя зовут? — прошептал Янек.
— Монек Штерн, — ответил мальчик. — Отец говорил мне, что я стану великим музыкантом… Как Яша Хейфец или Иегуда Менухин[66]. Но отец умер, а они меня бьют.
— Хочешь пойти со мной?
— Куда?
— В лес. К партизанам.
— Мне все равно куда, только бы выбраться отсюда. Но они меня не отпустят. Я — их еврей, их козел отпущения. Без меня они поубивают друг друга.
— Это мы еще увидим, — процедил Янек сквозь зубы.
— Эй там, что за дела? — закричал кто-то. — Вундеркинд, к ноге!
Это был Збых Кужава. Он посмотрел на Янека, сощурившись.
— Сговариваетесь?
— У меня есть мешок картошки, — сказал Янек.
— Это будет стоить два мешка, — возразил Збых. — Я видел, тебе понравилось, сынок.
— Один мешок или вообще ничего.
Мальчики посмотрели друг на друга… Обмен состоялся на следующий день, за спортивной площадкой в Антоколе. Збых Кужава явился в назначенный час вместе с Песткой. Сзади в отдалении семенил маленький музыкант.
— Сюда, Вундеркинд! — прокричал Збых.
Ребенок подбежал.
— Вот он, в целости и сохранности, вместе со своей скрипкой! Пестка, понесешь мешок!
Пестка снял фуражку и почесал ухо.
— Всю дорогу?
— Ра-зу-ме-ет-ся! — прошипел Збых. — И побыстрее!
Пестка вздохнул, плюнул в ладонь и взвалил мешок на плечо.
— Любишь лес? — спросил Янек, когда они шли по снегу между соснами.
— Не знаю, — боязливо ответил Монек. Он боялся чем-либо не угодить.
— Не бойся. Теперь никто не будет тебя бить. Можешь говорить все, что думаешь.
— Я не знаю. Я никогда не был за городом.
Но Монек не любил леса. Он скоро понял, что природа может быть такой же жестокой, как люди. В незапамятные времена его народ порвал с землей, и столкновение с заледеневшим лесом оказалось весьма болезненным. В первую же ночь ребенок превратился в человеческий комочек, несчастный и дрожащий, который только и делал, что всхлипывал: Монек в ужасе смотрел на свои окоченевшие, непослушные пальцы. Подносил руки как можно ближе к огню, но огня всегда было мало…
— Я останусь без пальцев! — постоянно жаловался он.
