Карета покатилась к воротам.
Полти стонал. Только потом, когда они добрались до дома, он сказал отцу о том, что случилось с ним в замке. Он отлично знал, что скажет отец. «Ты сунул руку в огонь? Ну и тупица же ты, Тисси!» — завопит отец и заставит мальчишку спустить штаны.
А потом у «Тисси» начнется жар.
Не на шутку растревоженная, Умбекка вернулась в замок и, дойдя до лестницы, поежилась. Как она замерзла! А Нирри еще свечи не зажгла! В окне мерцал тусклый огонек. Умбекке стало так одиноко, так одиноко! Эла все еще спала. Гость ушел.
Но на маленьком столике у изголовья кровати Элы стояла бутылочка с притертой пробкой, которую лекарь как бы забыл забрать с собой.
ГЛАВА 16 БЕЛАЯ ДОРОГА
— Варнава! Посмотри!
Радости мальчика не было предела. Он сидел на стуле замысловатой конструкции, оснащенном колесами. Колеса вертелись, и Джем быстро ехал по коридору. Колеса были обиты железными ободами и оглушительно грохотали по каменному полу. Руки Джема вертели колеса, он ехал все быстрее и быстрее и кричал от радости. Его светлые волосы развевались за спиной и отливали золотом в лучах солнца, проникавшего сквозь узкие оконные проемы.
Вспышка!
Вспышка!
Как это было замечательно! Мальчик и карлик находились далеко от покоев Элы, в заброшенном западном крыле главной башни замка, где Варнава обнаружил зал с ровным полом, веками полировавшимся подметками вельмож и прислуги. Он чудом избежал последствий Осады. Сюда на падали ядра, горящие факелы и камни. Здесь располагалась Длинная галерея, протянувшаяся под низким сводчатым отштукатуренным потолком. Дальняя стена была увешана потемневшими от времени портретами в тяжелых золоченых рамах. Одни портреты остались нетронутыми. Другие были изрублены саблями.
Для катавшегося по галерее Джема лица на портретах сливались, он их не различал.
Он ездил и ездил из конца в конец. Он закрыл глаза. Он был готов вот так ездить вечно.
Галерея заканчивалась лестничным пролетом.
— Ой! — вскрикнул Джем и судорожно вцепился в ободья колес. Испуганно открыл глаза. Снова помчался вперед. Далеко позади захлопал в ладоши карлик. Потом затопали маленькие ножки, карлик торопился к мальчику-калеке.
— Варнава! — воскликнул Джем. — Я еще никогда не ездил так быстро!
Карлик весело кивал. Запела колесная лира. «Я тоже никогда так быстро не бегал», — казалось, говорил карлик своей музыкой, а Джем смеялся. Лицо его мудрого товарища светилось гордостью.
Это карлик разыскал чудесный стул. Тянулись месяц за месяцем. Мрачный сезон Короса сменился сезоном Вианы, а коротышка, не расстававшийся со своей колесной лирой, обшаривал пустующие помещения замка и раскрывал тайну за тайной. Всякий раз из своих странствий он возвращался с несметными сокровищами, брошенными при поспешном отъезде герцога. Резные подсвечники, гравированные кубки, щит с гербом Эджарда Алого, кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, кольчуга, изъеденный молью колпак, отороченный темным блестящим мехом. Калейдоскоп, в котором можно было увидеть чудесные узоры из цветных стеклышек. Книги в кожаных переплетах с потрескавшимися корешками. Фигурки зверей — деревянные и тряпичные, набитые соломой. Столько всякой всячины! И конечно, Джем ужасно завидовал своему другу. Все найденные Варнавой сокровища Джем любовно размещал у себя в комнате, но ему так хотелось самому побродить по замку и что-нибудь найти!
И вот как-то раз карлик притащил откуда-то инвалидное кресло, забытое в кладовке в одной из верхних комнат замка. С этого дня Джем стал отправляться с Варнавой в Длинную галерею.
Жизнь в замке очень переменилась с тех пор, как сюда явился карлик, мать Джема спала все чаще и дольше, а Умбекка все чаще куда-то исчезала. Все говорила про какой-то долг, про какие-то обеты. В дни Канунов, предшествовавшие новым фазам луны, если на дорогах было не слишком много снега, приезжала карета, посланная за Умбеккой досточтимым Воксвеллом, и она уезжала. Поначалу она отсутствовала по нескольку часов, потом стала пропадать на несколько дней. А в последние, самые холодные дни года — время, которое эджландцы называли Праздником Агониса, тетка Элы не была дома, начиная с Канунов, и вернулась только тогда, когда завершился год 997с и миновало первое Чернолуние нового года. Племянница ничего не говорила тетке. Она весь сезон проспала, словно принцесса из старой сказки. Нирри ухаживала за ней, как могла. Вечно пьяный Стефель слонялся из кухни в конюшню и обратно. Джем все больше и больше времени проводил в обществе карлика.
Варнава стал первым настоящим другом Джема. Джем понимал, что с того мгновения, когда он впервые увидел карлика — в тот день, когда проснулся в постели матери и, моргая спросонья, изумленно посмотрел на удивительного гостя, началась новая эра в его жизни. Они с Варнавой стали неразлучны, и мальчик, вспоминая о том, как жил раньше, удивлялся тому, как же он мог обходиться без Варнавы.
Варнава спал на матрасике рядом с кроватью мальчика, обняв колесную лиру, с которой не расставался даже ночью. Джем просыпался под звуки странной музыки. Морщинистое лицо карлика, его мудрые глаза встречали мальчика. Поначалу, еще до того, как Варнава нашел замечательный стул с колесами, он показывал мальчику разнообразные сценки и фокусы, пантомимы, играл с ним в азартные игры, а потом наступало время для игр тихих, спокойных.
Карлик брал кусочек какого-то камня, который мог писать, но при этом, казалось, не укорачивался, и выводил им на каменных плитах стен кружки, прямые линии и волнистые, а Джем, пребывая в полной уверенности, что это — магические знаки, старательно перерисовывал их под наблюдением карлика. Далеко не сразу Джем понял, что друг учит его буквам. Потом, извлекая из заброшенных кладовых предмет за предметом, карлик стал показывать Джему, что означают сочетания букв: сморщенное яблоко, мертвый жук, потрескавшаяся чашка.
Джем учился быстро.
Варнава весело хлопал в ладоши.
И еще — они замечательно ели! Карлик, быстро работая короткими ножками, сновал в кухню и обратно и приносил своему маленькому другу все, что бы тот ни пожелал, и хотя Нирри возмущалась тем, что карлик вторгается в её вотчину, отказать ему она ни в чем не могла. Ведь раньше она только и делала, что стряпала для сварливой Умбекки, но теперь она предавалась кулинарии с новой страстью, и её пирожные, кексы и печенье становились все пышнее и вкуснее. Она извлекла с дальних полок оставшиеся после матери кувшины и миски и с увлечением что-то толкла в ступке и взбивала деревянной ложкой, закатав рукава. С какой любовью она смотрела на то, как карлик с аппетитом уплетает приготовленные ею лучшие тарнские пирожные, окунув их предварительно в миску со сливками!
Карлик буквально очаровал Нирри.
— Знаешь, это неправда, будто он разговаривать не умеет, — призналась как-то раз Нирри отцу. — Он улыбается. Хмурится. Глазами ворочает. Пальцем вот так показывает, руками разводит. А как на лире играет — заслушаешься!
