— Давай, садись на свое командирское место, рассказывай, как от Тимофеевки довела тебя жизнь до Полярного?
— Вино довело. Слишком поздно взял себя в руки, да люди добрые помогли. А точнее — женщина. Отгусарился.
Алексей про себя отметил, что на изрытом морщинами лице капитана горели спокойные и добрые глаза. Все его движения говорили о том, что у этого человека на душе и на сердце все в порядке. Он достиг равновесия между своими желаниями и возможностями. Медлительность и непоказная уверенность в движениях, то, как он по-хозяйски наливал чай, свидетельствовали об устроенности в жизни. О каком-то, известном лишь ему одному, благополучии или, может быть, счастье. Но Алексей тогда не понимал, что счастье возможно и без положения в обществе, без больших званий и должностей. Поэтому для него рассказ и поступки сослуживца оставались не совсем понятными. Это был взгляд человека из какого-то другого мира. При этом Алексей понимал, что устремления механика ему чужды. Всю жизнь посвятить службе лишь ради получения квартиры и небольшой пенсии? Льгот по поликлинике и пятидесятипроцентной оплаты квартиры?
Тогда, в сорок лет, на пике своей карьеры, Алексею казалось, что и старость-то никогда не придет. Но и в парусах не всегда бывает ветер, даже когда корабль только что сошел со стапелей. Нужно его молодость и ходовые качества доверить хорошему капитану и штурману. Так и в карьере — без маневров и интриг тут же выбросят из колеи. Отожмут, как судно при швартовке, заарканив крепкими капроновыми концами. Привяжут к пирсу так, что не вздрогнешь и не дернешься. А механик, похоже, понял истину о том, что бессмысленно кричать против ветра. Он был счастлив оттого, что выбрал свой путь и его выбор приняла доверившаяся ему женщина.
— Корабль наш четыре года назад отправили в Дальзавод, на металлолом. Я его своим ходом довел до Владика, — между тем продолжал свой рассказ командир роты. — В заводе жизнь сам знаешь, какая. В обед — не желаете ли помыть руки[39], вечером в ресторан. Да еще когда три мичмана в подчинении. Экипаж за ненадобностью расформировали. Знаешь, никогда не ходил по кабакам, а тут как прорвало — рестораны, друзья, залеты в комендатуру. Каких только подвигов не совершал. Мне казалось, что нас, четверых моряков, забыли в этом заводе. Просто потеряли. Но мы о себе громко напомнили. Как-то я остался на корабле, а трое моих молодцов-мичманов пошли в кабак. Чего они там вытворяли, не знаю. Только утром мне сообщили — забрать их из комендатуры. Оказалось, изрядно выпив, они разбили зеркало и кидались яблоками в посетителей ресторана. С милиционера содрали погоны, разогнали музыкантов и сами музицировали. В общем, оторвались по полной программе. В результате — парткомиссия. Командование их подвиги оценило достойно. Мичманов отправили служить в Тимофеевку, а меня командиром роты к военным строителям.
Механик прервал рассказ, чтобы переобуться в стоптанные черные форменные ботинки. Оранжевые сапоги так и остались стоять посередине комнаты в луже стекающей грязи.
— Рядом с заводом располагался военторговский магазин, — продолжил рассказчик. — Я частенько заходил туда за продуктами. Как-то само самой и подружился с продавщицей. Одинокая женщина, разведена, на руках десятилетний сын. Начали встречаться. Молодежь бы назвала это гостевым браком. Обязательствами мы себя не обременяли, а о любви и не задумывались. Но ее душевность и простота, уважение моего мужского достоинства как-то сразу расположили к ней. Она ни разу не упрекнула за пьянство, а лишь говорила — ты сегодня пришел пьяный, я тебе постелю на кухне.
В какой-то момент я понял, что пора выключать механизм самоуничтожения. Конечно, трудно сказать, когда и где завершилась бы моя жизнь без ее поддержки. Мне нужно было любыми путями покинуть Приморье, сменить обстановку. Не без ее помощи поговорили с нашим начальником политотдела. Вскоре меня перевели на Северный флот, в город морской славы Полярный. Назначили командиром роты в те же краснознаменные, овеянные судимостями и признаками бесперспективности военно-строительные части. Правда, из-за особых климатических условий здесь год идет за полтора. Важная привилегия.
Глубоко вздохнув, он положил правую ладонь на карман рабочей куртки в области сердца и продолжил:
— Квартиру при увольнении получаю из фонда строительных организаций практически в любом уголке Союза.
Поймав вопросительный взгляд Алексея, брошенный на его погоны, ответил:
— Звание капитана буду носить вечно. Представление на очередное командиры аннулировали уже раза три. Последний раз в прошлом году, когда пьяные дембеля-дагестанцы пытались сбросить ломами символ Полярного, тот самый валун на сопке, что в центре города. Представляешь, если бы им это удалось!.. Он бы раздавил нашу часть и еще полгорода в придачу! Да и главком уж больно любил этот самый камень. Старожилы говорят, здесь во время войны молодые офицеры назначали свидания с любимыми женщинами. Сопка крутая на подъем, политотдельцы не доберутся, думали ребята. Лучше бы они этот камень сдвинули, хотя зачем желать греха? Под ним же могли погибнуть люди. В общем, потужились джигиты, потужились, но даже пошевелить его не смогли. Да и что они с ломами могли сделать? На самом-то деле ребята просто шутили. А командиры решили, что произошло ЧП. Происшествие. Вот так меня лишили перспективы когда-нибудь стать старшим офицером. Хорошо хоть не уволили, а дали дослужить до пенсии. В личном плане ко мне не придерешься. Я же не пью. Через полгода у меня как раз будет двадцать пять лет выслуги. Все. На этом службу и закончу. Пойду в народное хозяйство.
Чувствовалось, что ему нужно было выговориться. Но комроты заметил, что собеседник спешит. Тогда он со скрежетом открыл дверцу огромного чугунного сейфа и выволок, как из пасти крокодила, длинную железную цепь.
— Вот эти самые кандалы. Просто цепь. Я ведь его для виду привязывал на ночь к кровати, в назидание другим. Как с этим стадом бороться? Ведь они работают на стройках вместе с гражданскими, бесконтрольно шляются по городу, пьют, воруют, насилуют. Знаешь, три дня назад пришел один солдатик ремонт делать к одинокой женщине. Сейчас под следствием находится за изнасилование. Может, не хотела расплачиваться, а ребята за правду намертво стоят. С гор же только вчера спустились. И так что-нибудь да происходит каждый день. А мне бы лишь до пенсии дотянуть.
Алексею изрядно надоело слушать рассказ о трудностях стройбатовской службы. Его откровения сострадания не вызывали. С неудачником общаться неинтересно, сам выбрал такой путь. Жалость лишь расслабляет человека, а борьба закаляет. Кто-то и сходит с дистанции, но в итоге службу, как и женщину, создает мужчина. Настоящий, не разомлевший от жалости ко всему живому на земле.
— Выброси ты эту цепь. Прямо сейчас, при мне. Ничего я докладывать наверх не буду. Надеюсь, потихонечку дотянешь до пенсии, осталось-то — начать да кончить. Помнишь, как в песне: «Ковыляй потихонечку…»
Они обнялись, как старые друзья, а «механик» подарил ему на память тот самый валун в черном цвете на сувенирной подставке.
