Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
— Ну привет, Серега. Проходи. Сколько лет не виделись.
Мельников шагнул в прихожую и слегка обомлел. Показалось — он попал в какой-нибудь из бесчисленных питерских музеев. Вся мебель вокруг не говорила, а скорее кричала о том, что она произведена не в нашем веке. Отовсюду на капитана смотрели всякие загогулины красного дерева, разная там резьба и прочие предметы буржуазной роскоши. В углу обширной прихожей стоял буфет, напоминающий своим видом небольшой европейский замок.
— Это да…
— Удивляешься? А что тут такого? Народ — дурак пошел. В продажу поступили новые мебельные гарнитуры. Фанера фанерой… Так люди от большого ума их покупают, — а старую мебель выкидывают на помойку. Я подбираю, реставрирую. А ведь лет через двадцать эти люди волосы будут на себе рвать. Это ж произведения искусства! Ладно, проходи в гостиную.
Гостиная, понятно, тоже была обставлена со вкусом. Такую обстановку Мельникову приходилось видеть в квартирах профессоров, члены семей которых благополучно избежали всех развеселых моментов двадцатого века. Все было старинное — письменный стол, кресла и кушетка. Слева располагался книжный шкаф, забитый под завязку. Кроме соответствующих такой обстановке старых книг в золоченых переплетах, в шкафу и вокруг него теснились издания совершенно разного вида. Книги, впрочем, наблюдались везде. Оно и понятно. Константин Георгиевич Еляков, выйдя в отставку, трудился то ли научным, то ли художественным консультантом. Ну а ученому, понятное дело, книги нужны.
Мельников прошел в гостиную и устроился в уютном дореволюционном кресле.
— Серега, ты что хочешь?
— Жрать, — честно сказал капитан. — Сутки ничего съестного во рту не было.
— А ты нашу питерскую корюшку ешь?
— Да я сейчас что угодно съем. Давайте вашу корюшку.
Еляков поставил перед ним на маленький столик огромное блюдо жареной рыбы.
— Только вчера купил. У нас тут прямо за домом рыбаки продают. А пить что будешь?
— А что есть?
— У меня, Сережа, есть все. Мы, писатели… — сказал Еляков с некоторой иронией.
Мельников, конечно, знал, что Еляков теперь являлся членом Союза советских письменников. Но это ничего не значило. Сталинские соколы, выйдя в отставку, оказывались на самых неожиданных местах. Один его старый знакомый, к примеру, трудился администратором Большого театра. Он не удержался, чтобы не уточнить:
— А что вы пишете?
— Я? Да я ж пошутил. Я, как ты знаешь, и протоколы с трудом писал. А то, что я член ССП — вон, погляди на нижнюю полку.
На нижней полке книжного шкафа теснились многочисленные тонкие книжки с названиями вроде «Когда играют дельфины», «Подводная схватка» и так далее.
— Вот. Я авторов консультирую. Частенько они меня в соавторы берут. Это ведь круто, — когда пробиваешь книгу в издательстве, кричать на всю ивановскую: у меня соавтор полковник КГБ. Времена-то теперь иные, но при слове КГБ все по стойке «смирно» становятся. Так что пить-то будем?
— Давайте коньяк.
Еляков разлил коричневую жидкость в стопки. Коньяк был хороший, высшего качества. В Москве или Питере такой не купишь ни за какие деньги и ни по какому знакомству. Только если из Армении хорошие люди привезут. Видимо, армянские труженики пера и пишущей машинки тоже полюбили писать детективы.
— Ну, за встречу.
Дождавшись, когда собеседник утолил голод, хозяин приподнял емкость, разлил по второй — и с его лица упала маска добродушного хозяина, профессора-интеллигента. Это был прежний майор Еляков — такой, каким его помнил Мельников — холодный, умный и жесткий.
— Давай, Сергей, выкладывай, зачем ко мне из Магадана приперся. Путь-то неблизкий.
— А вы знаете о том, что я был в Магадане?
— Кого-кого, а дураков в нашем роду не водилось. А чекисты, они ведь в отставку уходят только туда, откуда возврата нет… Мне еще вчера звонили из Москвы, велели рассказать все, что тебе требуется.
— Мне нужно узнать о тридцать седьмом. Я знаю, вы работали по делам геологов «Дальстроя».
— Ох! — Еляков залпом выпил стоику. — Грязное это было дело. Столько дерьма пришлось разгрести. Троцкисты, японские шпионы… А ты не лыбься! — прикрикнул он на Мельникова, хотя тот и не думал улыбаться.
— Это вам, молодым, Хрущев рассказал, что, мол, все подобные дела чекисты придумали, чтобы честных революционеров опорочить. Типа мы только тем и занимались, что по приказу Отца народов давили истинных ленинцев. А вот что ты знаешь о троцкистах?
— Раз Троцкий был большим вождем, значит, у него и сторонники были. У каждого человека такого ранга есть своя команда. Но я полагал, что их еще в двадцатых всех передавили.
— Если бы. Подойди вон к той книжной полке.
Мельников подошел. За каждое из таких изданий в тридцать седьмом можно было без разговоров получить лет двадцать пять. Если не хуже. В основном книжки были на английском, их названия пестрели словами «Trotsky», «Revolutionary socialism». Взяв одну из них, Мельников увидел на обложке странный символ: знакомые до слез серп и молот почему-то сочетались с цифрой «4».
— Это что?
— Это символ Четвертого Интернационала. У них такая идея: Сталин революцию предал и загубил, теперь нужно делать новую.
— А может, хватит?
— Я тоже так считаю. И так уже накуролесили в двадцатом веке по самое не могу. Но речь не об этих сочинителях. Это же просто западные мальчонки с книжонками, которые рабочих видели лишь из окон папиных автомобилей, а для революции у них кишка тонка. Речь-то о делах, про которые ты спрашиваешь. Я боюсь, придется прочесть тебе небольшую лекцию. Время есть? Тогда слушай. Это тебе пойдет на пользу. Поймешь, в какое дерьмо влез. Я расскажу тебе все честно, а ты уже делай выводы.
Тут Еляков превратился в профессора, читающего лекцию с кафедры. Да уж, пообтерся он в научных и художественных кругах. Ума-то у него всегда было полно, но вот манеры — несколько иные…
А историю эту и в самом деле следовало послушать. И Мельников не пожалел времени, чтобы въехать во все до конца.
Лев Давыдович Троцкий был пламенным революционером. В Гражданскую войну он заправлял всей Красной Армией и, собственно, организовал вооруженную защиту новой власти. При этом отличался такой жестокостью, которая поражала даже в те времена — когда ни среди красных, ни среди белых, ни среди всех прочих не было особых гуманистов. Но как бы то ни было, под его чутким руководством Гражданскую войну большевики выиграли.
А потом, как водится, началась грызня вождей за власть. Главным было противостояние Троцкого и Сталина. Кроме конкретных проблем — кто будет сидеть в самом высоком кресле, были у лидеров трудового народа и расхождения идейного порядка. Если говорить проще, то дело обстояло так: Сталин полагал, что революцию мы уже совершили, пора и порядок наводить. И строить нормальное сильное государство, которое всем остальным способно показать большой железный кулак. А у товарища Троцкого было иное мнение. Он считал, что надо продолжать раздувать мировой пожар до тех пор, пока революция не охватит все страны и континенты. А для такого дела ничего не жалко. В том числе и России. Экие мелочи в мировом масштабе! И если Сталин загнал пять процентов населения СССР в лагеря, то Троцкий планировал загнать всех.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
