Глава 11
— …И пусть это тебя не удивляет: с рыцарями творятся дела необыкновенные и происходят случаи непредвиденные, так что мне ничего не будет стоить наградить тебя еще чем-нибудь сверх того, что я обещал.
Вот и кончилось счастливое детство. Поблекли яркие краски примитивиста Таможенника. С перелетными птицами улетали последние деньги. Оставалось только несколько гадких утят, отвергнутых стаей — долларовые купюры, забракованные привередливыми агентами недвижимости при покупке Корниловыми однокомнатной квартиры. Последним приобретением Ани, свободным от унизительного для нее подсчета доходов и расходов, стала брошюра «Как планировать семейный бюджет?».
— Странно, — сказала Аня в первый вечер взрослой жизни, с отвращением перелистывая книжечку, — я думала, что такие пособия издает Министерство внутренних дел.
— Много слышал о тебе от коллег по работе, милицейская жена, — отреагировал Михаил. — Представлял тебя по рассказам ворчливой, сварливой, недовольной, обиженной. Теперь вот довелось увидеть своими глазами. Вот ты какая, оказывается…
— А я почему-то не боюсь намеков на мою обыкновенность. Невозможно быть каждую секунду оригинальной, непредсказуемой, необычной. У нас хоть и любят говорить, что Пушкин во всем был гений, я с этим не согласна. Тут можно в такую пошлость удариться. Например, чесался он гениально, бесподобно в носу ковырял при помощи специально отращиваемого ногтя на мизинце, в туалет ходил вообще неповторимо… Пушкин так же мучился долгами, денежными неурядицами, поношенной одеждой, тяготился своим низким чином, как простой обыватель, мещанин. Тогда, правда, эти два понятия не были синонимами.
— Значит, ты самая обыкновенная баба? — подытожил ее монолог Корнилов.
— Самая обыкновенная, — подтвердила Аня. — Но только попробуй это еще хоть раз мне сказать.
По ее сценарию на этом их первые прения вокруг семейного бюджета должны были прекратиться. Но Михаил почему-то заупрямился. Может, за Александра Сергеевича обиделся?
— Раз уж Пушкин считал деньги, так и нам пристало этим заняться, — сказал Михаил. — У русских дворян, кажется, ты мне об этом говорила, было принято делать долги, кутить, короче, жить не по средствам. Это очень похоже на нашу с тобой жизнь до этого дня. Сейчас наступило отрезвление. Дворянский период семьи Корниловых закончился. Наступает мещанский…
— А может, просто наш медовый месяц закончился? — спросила Аня с надеждой в голосе на возражение и доказательства обратного.
— Может быть, — неожиданно согласился Михаил. — Все когда-то заканчивается, входит в привычное русло. Ты сама же говорила про Пушкина. А медовый месяц — это вспышка гениальности в семейных отношениях, которая когда-нибудь сменяется обыденностью. Ушло вдохновение, улетела муза, а жить надо. Но и в ровных, привычных отношениях между женой и мужем есть своя прелесть, даже многие прелести. Гений — это война, революция, ломка привычного, устоявшегося. Вспомни отечественную историю. Сколько у нас было неординарных личностей, тайных Наполеонов. А может, бедной России как раз не хватает здорового, крепкого обывателя? Но не этого ленивого, завистливого идиота, который верит во всякую глупость, которого во всем можно убедить. Таких у нас пруд пруди. Нам бы укорененного в обычаи, традиции, простую веру, упертого мужика или бабу, недоверчивого ко всему новому, привнесенному извне…
— Какой ты глубокий человек, Корнилов, — восхитилась Аня, но таким нейтрально окрашенным голосом, что Михаил забеспокоился. — Как ты все прекрасно понимаешь и растолковываешь…
— Я просто продолжил твои мысли о Пушкине, о гении и обыденности, — ответил Михаил виновато, хотя и не понимал, в чем его вина.
