Те, кто пережил болезни, умерли от унижения — утраты близких, друзей, языка, образа жизни. Когда Джироламо Бенцони посетил Лас-Пальмас в 1541 году, там оставался лишь один гуанчи, восьмидесяти одного года от роду и неизменно пьяный. Гуанчи вымерли.
Этот архипелаг в восточной Атлантике стал яслями европейского империализма. Именно там его первопроходцы выяснили, что европейские народы, растения и животные прекрасно приспосабливаются даже в тех местах, где не их существовало в природе. Европейцы также узнали, что даже если коренные обитатели превосходят их численностью и оказывают ожесточённое сопротивление, — они будут побеждены, да попросту уничтожены — хотя никто по-настоящему и не понимает, как это происходит.
104.
Когда в XII и XIII веках европейцы отправились на Восток в крестовые походы, они встретили людей, превосходивших их по уровню культуры, искусства дипломатии, технических познаний и не в меньшей степени по опыту встречи с эпидемиями. Тысячи крестоносцев умерли из-за низкой сопротивляемости бактериям. Когда в XV веке европейцы отправились на Запад, они и сами стали носителями такого рода «превосходящих» бактерий. Целые народы вымирали там, куда приходили европейцы.
В 1492 году Колумб прибыл в Америку. Размеры последовавшей за этим так называемой «демографической катастрофы» разными учёными оценивалась по-разному. Без сомнения, она не знала себе равных в истории.[62]
Сегодня обычно считают, что в Америке и Европе численность населения была примерно одинаковой — более 70 миллионов человек. В течение последующих трёхсот лет народонаселение выросло на 250 %. Европа росла быстрее всех, где-то между 400 % и 500 %. Численность коренного населения Америки, наоборот, упала на 90–95 %.
Самая быстрая и полная демографическая катастрофа постигла те густонаселённые районы Латинской Америки, которые первыми вступили в контакт с европейцами: острова Вест-Индии, Мексика, Центральная Америка и Анды. В одной Мексике могло жить порядка 25 миллионов человек, когда туда прибыли европейцы. Пятьдесят лет спустя это число упало до 2,7 миллионов. Ещё пятьдесят лет — и их уже 1,5 миллиона. Более 90 % коренного населения было стёрто с лица земли за сто лет.
Подавляющее большинство этих людей умерло не в битвах. Они умерли вполне мирно от заболеваний, голода и нечеловеческих условий труда. Социальное устройство индейцев было разрушено белыми завоевателями, и в новом обществе оказалось востребованным лишь малое число индейцев, ибо ценность их как рабочей силы была невелика. К тому же индейцев было куда больше, чем при существующих методах могли эксплуатировать белые, уступающие им в численности.
С медицинской точки зрения причиной смерти обычно была болезнь, но настоящей причиной исчезновения индейцев была другая: их было слишком много, чтобы они могли представлять собой какую-то экономическую ценность для общества завоевателей.
Оправдано ли было продолжение завоеваний при столь катастрофических последствиях? Этот вопрос стал предметом большой дискуссии среди испанских интеллектуалов XVI века. Дискуссия приняла такой размах, что 16 апреля 1550 года Карл V наложил запрет на дальнейшие завоевания в ожидании исхода дебатов по их обоснованию — «мера, не знающая аналогов в истории западноевропейской экспансии» — пишет историк Магнус Мёрнер.
Дебаты состоялись в Вальядолиде в августе 1550 г. в присутствии высших судей, которые не смогли вынести никакого решения.
И чему такое решение могло бы послужить?
Ни одно решение в мире не могло бы убедить испанских завоевателей самим выполнять работу, которую они считали индейской. Никакое решение не помешало бы им относиться к индейцам как к низшим существам, которые должны подчиняться своим естественным господам. А тот факт, что индейцы по неизвестным причинам массово умирают, был, конечно, прискорбен, но очевидно неизбежен.
105.
Адам Смит сформулировал закон, регулирующий предложение рабочей силы: «Спрос на людей, как и а любой другой товар, регулирует воспроизводство людей: ускоряет его, когда оно идёт слишком медленно, и сокращает, когда оно осуществляется слишком быстро».[63]
Этот закон так же применим и к индейцам. Они продолжали умирать, пока в Латинской Америке не выявился недостаток индейской производительной силы. Тогда индейцы стали цениться. Была проведена целая серия социальных мер, чтобы сохранить оставшихся индейцев, собрав их в экономические объединения, где они были бы востребованы, а их труд использовался бы рационально. В XVI веке индейское население начало медленно увеличиваться.
К середине XIX века на Латинскую Америку оказало сильное влияние экономическое и техническое обновление, происходившее в Западной Европе. Это повело за собою увеличение спроса на сырьё и продовольствие из Латинской Америки. Население увеличивалось даже ещё быстрее, и имевшаяся рабочая сила эксплуатировалась ещё больше.
Население продолжало расти быстрыми темпами. В то же время техническое и экономическое обновление Европы, которое на протяжении нескольких десятилетий всё увеличивало спрос на рабочую силу в Латинской Америке, теперь, напротив, начало снижать его. Нет никакого сомнения, что эта тенденция сохраняется — она неизбежно должна была сохраниться, поскольку латиноамериканская экономика продолжает развиваться в рамках той экономической системы, которая на сегодняшний день остаётся единственной.
Чтобы сохранять конкурентоспособность на международных рынках, промышленность автоматизируется. Огромные сельскохозяйственные холдинги механизируются или переориентируются на экстенсивное хозяйство. Всё большая часть быстро растущего населения становится ненужной или избыточной с точки зрения работодателей.
106.
Но остаётся ли закон Адама Смита в силе и сегодня? В конце концов, сможет ли общество, которое не в силах поддерживать право на труд, сохранить право на жизнь?
Мне кажется, что главные черты демографической катастрофы XVI века снова проявляются в Латинской Америке, как и в других частях света.
Давление голодных и отчаявшихся миллиардов ещё не стало столь велико, чтобы мировые лидеры увидели в предложении Куртца единственно человечное, единственно гуманное, единственно возможное и единственно верное решение. Но этот день не за горами. Я вижу его приход. Поэтому я изучаю историю.
107.
Я в туннеле или в подвале вместе со многими другими людьми. Мы продвигаемся мучительно медленными шагами во тьме. Говорят, что мы сможем выйти где-то далеко впереди, но только поодиночке, поднявшись вверх по винтовой лестнице. Нас впускают гораздо больше, чем выпускают, так что в туннеле становится нестерпимо тесно. Некоторые стоят там уже несколько дней и продвинулись лишь на несколько шагов. Сам Мальтус вскарабкался по трубам под крышу, чтобы избежать давки на полу. Раздражение перетекает в апатию и отчаяние. Под землёй уже начинается паника.
