Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131
— Вина выпьешь?
Аля пожала плечами.
— Или — чачи виноградной? Не с рынка, мне хорошую привозят, для себя. Да и нужно тебе: глянь, горишь вся! Да не боись: никуда я тебя в ночь гнать не стану, найду место. Отоспишься, а там — видно будет. Утро вечера мудренее.
Ксения разлила чачу по литым пузатым стопкам, предупредила:
— Только ты разом давай и, дух не переводя, вон, помидорчиком заешь, сливой или запей чем. Ну, за знакомство?
Аля кивнула. Выпила стопку глотком, разжевала сочную сливу. Голова поплыла мгновенно.
— Ну? Поехала бестолковка? Это с непривычки да с устатку. Теперь кипяточку похлебай, и вся простуда выйдет. Проверено. — Ксения устремила проясневший взгляд вдаль. — А я свыклась. Жизнь такая. — Помолчала, закурила сигарету:
— Такая вот одинокая, бабья да непутевая. Ты вот думаешь-недоумеваешь, чего я тебя чаем угощаю да водкою пою… Какая мне в том корысть? А потому, девка, что сама в этой жизни натерпелась хуже горького, вот и жалко мне всех непутевых. Главное в нашей жизни не озлиться. Озлилась — пиши пропало. И судьбина по такой наклонной покатится, что уже не остановить. — Ксения вздохнула тяжко:
— Вот ты думаешь, чего я здесь кантуюсь? Летом — еще ничего, отдыхающие, жизнь ключом, а осенью? Зимой? Ветер мокрый, сырой, и тоска такая, что даже вешаться лень! А в городах больших, в них что, легче? Все рыскают пропитания, словно брошенные собаки, и всем на всех наплевать! Я знаешь где раньше жила? В Навои. Город такой в Узбекистане. Там, считай, русские одни жили. И город был славный, теплый, зеленый… А потом — началось. Перестройка, перестрелка… Не, узбеки народ добрый я к нам сочувственный, и новые баи вовсе не хотели, чтобы русские уезжали: работать кому? Да в любой семье не без урода, а в наше время уроды повсюду плодятся быстрее других, как крысы после Чернобыля: злые, здоровые, и ничего в них не осталось человеческого. А мне тогда двадцать восемь всего было.
Благоверный мой счастье командировочное с какой-то бабенкой из Рязани нашел: пусть дебелая да глупая, как пингвин, а щи варит, и жилплощади у нее аж три комнаты.
Попервоначалу я не отчаивалась — напротив, пустилась во все тяжкие! А что?
Десять лет назад чего мне, в соку баба, в самом что ни на есть! И — понеслась «веселая жизнь»! «В городе Сочи темные ночи, темные, темные, темные…» Ну да:
Сочи, Адлер, Ялта, Пицунда, Судак, Одесса… Четыре года болтало меня, как ненормальную, и мужики вроде попадались стоящие, денежные, да пропадали все, как в омут! Одного — застрелили, другой — в Неметчину укатил, да там и остался, третий — пропал пропадом, как не было… А я — знай гулевала, как проклятая!
Пока однажды не влетела спьяну в совсем плохую компанию: пацаны молодые, да злобные, вот и решили меня хором «распевать»! А я… Не знаю, что со мною сталось? Как-то разом нахлынула обида за жизнь, а там еще один был совсем страшный юнец, глазки пу-у-устень-кие, он возьми да хлестни меня ремнем по лицу!
Ну я и вызверилась! Пух и перья летели! Потом схватила ножик, да ну того юнца-дегенерата сечь вдоль-поперек… Кровищи было… Убить я его не убила, а порезала сильно! Что было делать? Половина тех юнцов — из семей самых что ни на есть состоятельных; ну, думаю, закатают меня в домзак на всю оставшуюся молодость!
И — побежала, солнцем палима! Пол-России объездила, и кем только не побывала: и шашлыки да чебуреки жарила в Костроме, и за бугор в Польшу да Туретчину за шмотками моталась, да не для себя, на хозяина работала; и торговала не пойми чем! Да разве нужда, коли на тебя плесенью села, быстро отстанет? И так карабкаешься, и этак, а все в той же яме с ледяными закраинами! Так нигде за годы и не осела — может, доля моя такая, перекати-поле? И беженка — вовсе не временное состояние, а болезнь душевная, когда несет тебя невесть куда, словно кто гонится за тобой…
Ксения села, облокотившись на руку, налила себе еще стопку, спросила:
— Будешь?
— Половинку если только.
Женщина выпила, как-то сразу потяжелела за столом: видно, не вторую рюмку принимала за день-ночь, и даже не пятую. Перехватила Алин скорый взгляд:
— Ты не боись, «синеглазкой» не стану, натура у меня крепкая. Только порой находит так вот, в безлунье, мысли всякие бегают, глупые, вздорные, а не отвяжешься от них, и поговорить не с кем здесь по душам-то… Что бабы, что мужики, живут как запряженные жвачные: абы хуже не стало. Начать им житуху свою пересказывать? Прослывешь потаскухой, а то и чем похуже. Да и как решат? С жиру баба бесится, все вроде есть у нее, а дуркует, жалобится, грех это. Я ведь здесь пять лет тому осела, сначала комендантом, за рубли нищенские, потом — из пацанов здешних «летняя мафия» сколотилась, кое-как торговать стали мелочевкой, да и мужика нашла себе, из казаков, с характером мужчина, попивает, не без греха, а добрый. И дом у него с садом свой. Чего еще желать беженке? То-то, что ничего, а томит… Нахлынет и не отпускает. Знаешь, как в песне, которую любили мои родители: «Листья падают с клена, вот и кончилось лето…» А ведь я когда-то рисовала… Цветы рисовала, потом — море… А сейчас? Разводящая-приходящая…
Не знаю. Жизнь проходит, убегает, как вода сквозь пальцы, ничего не оставляя по себе, кроме страха… страха зимней сырой тоски… Детишек бы завести, да Бог чтой-то не дает. Или — нагрешила много? Но я надеюсь; безнадегой и жизнь не в жизнь, надеяться надо, пропадать не хочется. Жалко пропадать.
Ксения вздохнула:
— Ладно, девка. Хватит тебя грузить, тебе своего, я чаю, по жизни досталось. Ты как в комнату зашла, да я глазищи твои увидала… А ты, знать, не озлобилась. И не надо. Отоспишься сегодня, одежку я тебе подберу, не новую, уж не обессудь, а подберу. Чуток деньжат подкину, чем богаты. Ты откуда будешь-то?
— Из Княжинска.
— А говор расейский.
— Я до четырнадцати лет в России и жила.
— Тоже пометало, видать… Ничего, девка, перебедуем. Поедешь домой, козлов этих позабудешь, а родители — простят. Ты чего лицом посмурнела, или сболтнула я что не то?
— Папа с мамой погибли. Давно. Детдомовская я.
— Беда… Живешь где или бедствуешь?
— Квартира от бабушки осталась.
— Ничего, Алена. Перемелется все. Ты, главное, не злобься. Людей скверных, уродов всяких — сейчас шире грязи, а не они жизнь строят. Поломать кому могут, но навовсе не поломают, нет за ними силы такой. Людей держись. Тех, что людьми остались. И не пропадешь.
— Спасибо вам.
— Да Бог с тобою. Пойдем, в домик отведу, там постелено. Ой, дура я!
Погодь!
Ксения подошла к шкафу, открыла, достала запечатанный пакет:
— Держи. Здесь купальник ненадеванный, только-только позавчерась ребятишки из Турции приволокли. Подростковый, как раз по тебе будет.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131
