деревом. Об этом в свое время поведал старшему сыну Тонмэю. Без таких инструментов было бы трудно…
Было время, когда ламуты усопших сородичей хоронили на открытом воздухе. Тело покойного клали в выдолбленное дерево, закрывали и вывешивали высоко над землей, закрепив на двух деревьях, стоящих недалеко друг от друга. Между деревьями закрепляли крепкий столб, на котором вывешивалось выдолбленное дерево, с телом усопшего, покрытое ровдугой. Почему так хоронили? Это не обычай, просто голыми руками невозможно вырыть яму в мерзлой земле. Никаких инструментов для этого ламуты не имели. С погребением покойного особо трудно было в жгучие зимние морозы. К тому же такая открытая могила недолговечна. Снега и дожди, частые перемены климата делали свое дело – дерево гнило и со временем все рушилось. В самом начале, слов нет, это было удачной находкой. Она нашла широкое применение среды кочевых ламутов…
Затем ламуты научились хоронить умерших в земле… Это произошло тогда, когда ламуты стали соприкасаться с якутами.
Покойный отец заблаговременно высушил доски, из которых Дэгэлэн Дэги, сам тоже постаревший, но еще жилистый, изготовил гроб. Каждую доску проковырял острым ножом и закреплял крепким ремешком.
Дэгэлэн Дэги, как старший, старательно омыл покойного и переодел в ламутскую замшевую одежду, сшитую из ровдуги, заранее заготовленную еще при жизни Айсач. Это она старательно сшила эту посмертную одежду для мужа. Она спокойно разъясняла детям необходимость все делать заранее, ибо у всех ламутов одна дорога впереди. Жизнь заканчивается одинаково, кем бы ты ни был. У ламутов сильно, причем прилюдно, плакать не принято. Об этом мать тоже говорила.
Покойного положили в гроб. Рядом все личные вещи: курительную трубку из крепкого коренья, старый кожаный мешочек с крошками листового табака, старый нож в ножнах, заплетенный маут…
Забили крупного верхового оленя, на котором в последнее время ездил покойник, и двух упряжных оленей, с которыми при жизни объезжал он оленьи пастбища.
По обычаю ламутов похоронили без лишних слов и плача. Только сыновья молча смахнули навернувшиеся на глаза слезы.
Седло, вьючные сумы, упряжь покойного аккуратно сложили на высоком лабазе в нескольких шагах от могилы. Сверху накрыли оленьими шкурами, а затем берестой, чтобы защитить от дождей и снегов.
Все получилось как нельзя лучше. Ламуты, тихо переговариваясь между собой, сошлись на том, что покойный старец Ичээни при жизни жил безгрешной жизнью, был совестлив, честен и справедлив, потому и похороны удались.
Ламуты строго соблюдали древний обычай, потому про ушедших из жизни говорили только хорошее. Но при этом все допускали, что старец Ичээни сильно отличался от сородичей, будто был из другого мира. В самом деле, он жил праведной жизнью, слыл справедливым, честным и порядочным. Ламуты всегда с почитанием помнили, как он великодушно спас абагу-медведя, попавшего в западню…
Молва об удивительном поступке Ичээни потом передавалась из поколения в поколение…
Так закончилась земная жизнь удивительно скромного, но сильного духом ламута по имени Ичээни…
А сама жизнь, как Голец Тонмэй, непоколебима и стойка. Она, как символ живучести и силы ламутов, устремлена вся в будущее сквозь грядущие века…
Глава шестая. Магия сновидений
Настала первая осень без старца Ичээни. Тонмэй все лето провел в заботах об отце. До последнего надеялся на лучшее, что старец вот-вот поправится и встанет на ноги. Знал, что отец от природы был крепким. Редко, бывало, простужался, и быстро поправлялся. Он, с его твердым духом, не выдержал ухода из жизни матери детей Айсач и заболел сам. Произошло то, что и должно произойти…
На днях Тонмэй во сне увидел отца. Тот выглядел молодым и нарядным. Почему-то не подошел, а издали подал голос: «Не горюй, сын, обо мне…» И все. После этих слов исчез.
…Илкэни легко поднимается по твердому насту. Это даже не наст, а растоптанная оленьими копытами широкая колея. Уже несколько дней подряд по утрам он пригоняет по этому склону оленей к илуму. А к вечеру они сами поднимаются по нему на ночную пастьбу.
Рассветает медленно. Ночная тьма сопротивляется, хочет подольше властвовать над миром. Будто понимая, что слабеет перед набирающей силы утренней зарей, цепляется теперь за каждый куст. Но все тщетно. На фоне белого снега все отчетливее выступают силуэты горных вершин. Мысли Илкэни в унисон с его быстрой ходьбой быстротечны, потому вспомнил сон отца. Ему чудится, что из-за дальнего поворота на самой вершине лысой горы вот-вот появится девушка в ослепительном белом одеянии. Ему ничуть не страшно, наоборот, было бы любопытно на нее посмотреть. Чувство страха не для него. Ему просто хочется хотя бы издали краем глаза взглянуть на это чудо. Как бы поступил он, появись вдруг она наяву прямо сейчас? Может быть, попытался узнать, кто она и откуда родом? Но понимает, что, возможно, растерялся бы. Все могло быть.
Между тем он уже дошел до белоснежного склона. Деревья остались позади. Двигаясь, он внимательно всматривается в снег. То здесь то там видны снежные лунки – следы ночной кормежки. Олени копытили снег, добираясь до ягельного покрова. Судя по всему, они паслись спокойно. Видны следы их лежанки. В самый разгар ночи, видно, олени улеглись и слегка вздремнули, предаваясь долгой жвачке. Потом поднялись и продолжили пастьбу. Следы свежие. Олени где-то тут, поблизости. Илкэни не терпится, хочется поскорее добраться до них и пригнать до илуму.
На одном месте, судя по разметавшимся следам, олени беспокойно шарахнулись. Определенно чем-то напуганы. Может, хвостатые учуяли их… Тогда беда. От хвостатых спасения почти нет. Илкэни прибавил шагу. Ему важно вовремя подоспеть, тогда он успокоит оленей. А может абага пожаловал? Тогда еще страшнее. При мысли о медведе Илкэни похолодел. В это время, за лето нагуляв жиру, медведь залезает в свою берлогу. Зверь, блуждающий по снегу, опасен не только для оленей, одинаково опасен он и для человека. Такой зверь становится шатуном. На волка еще можно накричать, а на медведя крик вряд ли подействует. Шатун бросается на все живое, лишь бы оно двигалось. Ему важно утолить голод. У юноши ружья нет с собой. Лишь нож на боку, да палка березовая в руке. Он, напрягая зрение, пристальнее оглядывается вокруг, боясь наступить на новые медвежьи следы, а то ненароком недолго наткнуться и на него самого. Приятно-то как, когда ничто тебя особо не беспокоит. Постепенно Илкэни успокоился. Тут он увидел самих оленей. Они почему-то сгрудились на одном месте. Головы подняли высоко и смотрят назад. Илкэни громко крикнул: «Чо-о!» Олени услышали человеческий голос и повернули морды в его сторону.
