с другом. «Всем земляк: по голове земляк (раскольничья стрижка), по зипуну — земляк! (опять таки покрой раскольничий) Да ты чей?» — «Ваньки Торбана сын!» — «Так ты мне побратень!» Поцеловались. «Все ли дома по добру-поздорову?» — «Все поздорову — сынишка не здоров, без ног, без рук, матка от батьки убегла; брата Ваську решили;..» «За что?» — «За горло!» — «Тьфу дурак! не про то! за дело за како?» — «Дело-то плево, да суд-то!церковку обокрал: ризу, да дымило, да с христовой-то матки кокошник снял! судьям четверик гороху сулили — и осьмины не берут!» Впрочем анекдот этот происхождения весьма древнего и теперь никогда этот же самый Васька не взойдет даже и с преступными целями в церковь, так как побоится оскверниться. Главная работа выпала на долю водяных, которые делают новые озера и новые реки; такого происхождения Задний ручей у Кузаранды и одно из Лобских озер, близ Тихвина бора; но — это мы видели только два произведения, а, собственно говоря, водяные то и дело работают в этих местах: то ручей пробьет себе новое русло, то озером раскинется прежняя болотина. Впрочем не следует смешивать все это нечистое население озер, болот, риг, бань и т. п. с диаволами в собственном смысле этого слова; диаволы понаделаны из камней, по достоверным источникам, а именно по словам одной старицы, и в камни же обращаются, когда их обеспокоишь крестным, знамением.
XXXVI
Поселился Обонежанин маленькими деревнюгами, да иначе и быть не могло, так как селиться норовили там, где находили почву, возможную к обработке; чуть сележная земелька выискалась, того и смотри путник, что где нибудь в сторонке увидит зароды, а где зароды — там и деревня. Обидела природа земелькой, так не обидела она здешнего крестьянина иным богачеством, лесом, а потому, и поселился он, словно наш южный помещичек из мелкотравчатых, а то так и получше. Видно, что выстроился он здесь надолго, что он не уступит своей оседлости никому, а напротив того всяких корельских детей норовит отогнать подальше и занять их сележную землю и покосы. Не боялся он здесь ни ханов, ни иной татарской силы, а потому и выстроился хозяйственно, стойко и на многие лета. Первое, что невольно поразит новичка, который впервые заглянул на север, — это необыкновенная чистота полов, стен, утвари и т. п. Это не изба нашего южного и центрального крестьянина, где невозможно обночиться без того, чтобы прусаков не забралось в уши, ноздри и рот, чтобы не быть съеденным блохами, клопами и иною прелестью, чтобы тут же ночующая свинья не приняла вашу физиономию за дынную корку и не попробовала, какова она на вкус; нет! это чистенькая, уютная изба, широко задуманная, ловко излаженная, удобная для ночлега, светлая, теплая, без запаха прогорклого дыма, с печью, изба могущая по чистоте и удобству поспорить с любою гостиницей в наших уездных городах. Кроме самого жилья, у всякого, даже у самого небогатого крестьянина, есть рига, баня и амбар. Жилую избу свою строит всякий обонежанин с запасцем, чтобы хватило, видно, места на всех малышей, которых вздумается народить на свет Божий его дражайшей половине, а также и на тот случай, что сын придет в возраст, настанет ему пора «в дом взять» — так чтобы и на их грех было место. Дробление семей и дележки здесь просто немыслимы, так как только большими семьями здесь и жить-то можно; природа сама здесь старается, чтобы не допускать дробление дворов и хозяйств, и чуть ли не успешнее действует, нежели все мировые посредники и крестьянские доброжелатели, вместе взятые. Жилая изба почти всегда двухэтажная; внизу помещаются: горница, сенцы и двор или хлев, а на верху: еще горница, опять-таки сенцы с двумя чуланами (пологи) и над двором сарай. Если же изба одноэтажная, то нижней горницы нет, а верхняя ставится все таки сажени на полторы от земли. Горница по большей части квадратная, светлая, так как северян любит свет, и солнышко ему мило. Дверь в сени помещается всегда в той стене, у которой прилажена печь — видно для того, чтобы не терять места. У самой печи сделан проруб в полу, а над ним прилажен рундук — это знаменитая подпольница, которая сослужила не раз добрую службу тамошним беспоповцам, преследуемым местными ревнителями православия. В одноэтажной избе в сенях начинается лестница, которая выводит на высокое крыльцо, тогда как в двухэтажном строении лестница сводит в нижние сенцы. Из верхних сенец ведет дверь на сарай, а из последнего всегда есть сходен во двор. Против сенных дверей в сарае проделаны ворота, спускающиеся «съездом» на улицу. Иной обонежанин побогаче (да и много таки таких найдется) не удовольствуется и двумя этажами и делает еще один «настрой»; тут, кроме сенец, есть непременно одна или две «кельи», где хозяин «спасается», т. е. молится и читает священные книги; тут иной раз, грехом, соберутся и соседи «помолитствовать»; тут-то в прежние времена и была всегда пожива для любителей раскольничьих икон в богатых окладах. Все стены кельи увешены иконами, но богатоокладные редки, частью потому, что вывезены и куда-то поразбрелись, а частью и потому, что страсть православных к ним уже замечена раскольниками, которые и прячут их теперь более тщательно. Видно и по риге обонежской, что лесом здесь хоть Онего пруди; рига состоит из собственно риги и так называемого гумна; ригу норовят срубить квадратную, а пол в ней на аршин от земли поднимают, чтобы не прел да чтобы можно было в ней печь смастерить; печь выводят в ней устьем пониже пола и употребляют на нее большие отломки местного камня; окна в риге прорубаются различные: одно большое, чтобы снопы швырять в него можно было, а другое — поменьше для дыму; снопы кладутся не прямо на пол, а на жерди. Гумно всегда больше самой риги — было бы где молотить, да изворачиваться с хлебом. Своим умом дошел обонежанин до того, что поставил ригу с гумном подальше от жилья и так, чтобы, печь топивши, не спалить своей избы. Крыши кроют тесом, а под тесом кладут «скалу» (береста), должно — от подтёка. Фундамента не полюбил обонежанин, хотя камня ему не занимать стать; глины много, песок тоже в изобилии, а потому зачастую и можно встретить на деревне бабу, которая делает кирпичи для домашнего обихода. «Где же, — говорим, — обжигаете их?» — «Не обжигаем вовсе». — «Почему же?» — «Да от обжогу оны хуже». Вот
