тихонечко рассмеялась.
– Байк тебя принял. Только дай ему время. Он очень строгий пес и чужих с первого раза не принимает. Антон его десятой дорогой обходил. Папа всегда говорит, что у Байкала нюх на хороших людей.
За окном стемнело, и снова пошел легкий снежок. Молоканов даже не мог точно сказать, сколько времени, обнявшись, они пролежали с Ритой. Он понимал, что слишком загостился в доме Танеевых, и скоро придется прощаться. Хотя бы до завтра. Но Владимир Петрович вдруг осознал, что просто не сможет расцепить руки и выпустить Маргариту из своих объятий. Не сможет прожить и минуты, чтобы не вдохнуть запах любимой женщины. Легкий и пьянящий. Со сладкой горечью.
Владимир Петрович чмокнул Маргариту в темечко и тихонечко предложил:
– Давай поедем ко мне, а?
– Не получится, – мотнула головой Рита. – Я тоже не хочу расставаться с тобой. Но скоро Саньку кормить и купать. И так за праздники режим сбился.
– Тогда я с вами побуду, пока меня твой отец за ворота не выставит, – бурча, выдвинул условие Молоканов.
– Я вообще удивлена, как он тебя впустил! Что ты ему сказал? Как представился?
– Он сразу понял, кто я! – воскликнул Вова.
– И кто же? – развеселилась Маргарита.
– Твой муж, – развел руками Владимир Петрович.
Глава 13
Они спустились вниз, когда Татьяна Алексеевна накрывала стол к ужину. Фарфоровые тарелки с мелкими голубыми цветами органично уживались с керамическими глазурованными салатницами. Кружевная скатерть с расшитыми новогодними мотивами вставками дарила уют и ощущение праздника.
– Ой, мам, ты Дашину скатерть постелила! Красиво как! – изумилась Рита и сразу объяснила Молоканову: – Это мне на прошлый Новый год подарили.
– Вы бы уже гостя кормили, – пробурчал Александр Дмитриевич. – Голодом человека морите. Сказки рассказываете. Пойдем, Вовчик, по сто грамм тяпнем. Пока дождемся еды в этой хате, может, и бутылочку приговорим.
– Нет, – попытался отказаться Молоканов, мысленно поперхнувшись от производного имени. – Я за рулем. И вчера перебрал.
– Значит, ночевать не останешься? – подначил Танеев, хитро улыбаясь. – Я думал, вы не все выяснили. И собираетесь еще выяснять и выяснять.
Рита охнула. Владимир Петрович скользнул взглядом по ее лицу, в одночасье сделавшемуся пунцовым.
– Загоняй машину во двор, будем настойку пить. Сразу вся хворь пройдет. А после – в баньку. Я как раз топлю. Где-то через часок можно уже попариться. С веничком! – заявил Риткин отец. Вова понял, что спорить бесполезно, да и не хочется. Кое-как нацепив пальто, он выскочил на вечерний морозный воздух вслед за будущим тестем.
– Что вы решили с Маргаритой? – глядя в упор, сурово поинтересовался на крыльце Танеев.
Вова краем глаза заметил украшенную во дворе елку, мелкий снежок, вьющийся по ветру. Зимняя сказка. Но отвлекаться на эту красоту даже не подумал. Он спокойно встретил испытующий взгляд и отрезал:
– Распишемся после праздников. И Саньку я усыновлю. Он мой.
– Ясное дело, что не Тризуцкого. Тот в детстве свинкой переболел. С осложнениями.
«Так свиньей и остался», – хмыкнул про себя Вова, а вслух обронил:
– А чего тогда Маргариту за него замуж отдали? Зачем ей бракованный мужик?
– А нас спрашивал кто? – незлобливо отмахнулся Танеев. – Они с первого курса встречались. К пятому поженились. Оба считали, что дети не главное. Но мы с матерью рады, что так получилось. Хоть внучок есть. Теперь от вас двоих зависит, как жизнь свою устроите. Нам с Татьяной важно, чтобы Маргошка счастлива была.
– Я приложу к этому все силы, – искренне заверил Владимир Петрович.
Танеев серьезно кивнул и тут же хлопнул Молоканова по плечу.
– Давай машину загонять, а то сейчас снегом запорошит!
Риткин отец не спеша направился к воротам и открыл тяжелые кованые створки.
– Хороший праздник, благостный! – возвестил он, когда Вова, припарковав машину под навесом, щелкнул сигнализацией. Владимир Петрович огляделся вокруг. В воздухе лебяжьим пухом кружился снег, цепляясь за мохнатые ветки высокой ели, и надежно укрывал все клумбы и грядки. На небе блестели луна и звезды, а в ярком проеме окна виднелась Ритка, выглядывающая в темноту, приложив ладони к стеклу. Отец и Вова увидели ее одновременно.
– Заждалась Маргошка, – весело усмехнулся Танеев. – Иди в дом, Володя. Я сейчас ворота на ночь запру и приду.
Молоканова не пришлось просить дважды. Он взбежал по ступенькам и, войдя в прихожую, сразу оказался в плену цепких Риткиных рук. Владимир Петрович обнял Маргариту, собираясь поцеловать. Но она увернулась и, весело глядя на него, просунула руки внутрь пальто, зашептала азартно:
– Что отец сказал?
– Царь-батюшка милостиво выслушать изволил, – елейно заверил Вова, зарываясь носом в Риткины кудри. – И меня ко двору принял.
– Царь-батюшка? – расхохоталась Маргарита. – Мы с Надеждой моего папу царем за глаза называем. Видишь, и тебе он таким показался.
Вова радостно улыбнулся и, наклонившись, слегка прикоснулся к Риткиным губам своими. На крыльце послышались шаги, затем топот ног, сбивающих с подошвы снег. Маргарита успела отпрянуть в сторону, когда дверь отворилась, пропуская внутрь Танеева в морозном облаке.
– Чего в коридоре толчетесь? – хмыкнул он, занося в дом охапку дров для камина. – Таня, когда ужинать будем? – крикнул в глубьдома.
– Да все уже готово, Митрич! Твое величество ждем! – весело ответили из кухни.
Надежда проснулась от того, что Хоппер ее куда-то тащил.
– Миша, что? – выдохнула она спросонья. – Куда ты меня тянешь?
– Ужинать, – буркнул Дьяконов и, усмехнувшись, добавил: – И дом посмотреть ты хотела.
– А почему не разбудил? – возмущенно воззрилась она на мужа.
– Да подумал, чего время терять! – заявил Михаил и, открыв дверь с ноги, внес жену в комнату.
Надежда сразу выхватила взглядом небольшой угловой камин, выложенный из кирпича и ничем пока не облицованный. Потом взгляд остановился на толстом ковре, когда-то лежавшем в их с Мишей квартире. И кресло, велюровое, разлапистое, тоже оттуда. Больше в комнате ничего не наблюдалось. Лишь дастархан, устроенный Дьяконовым на полу. Прямо на ковре, на расстеленной скатерти, теснились тарелки с закусками, в графине краснел клюквенный морс, и сбоку стояла знакомая запотевшая бутылка.
– Давай хоть за Новый год выпьем, – смущаясь, предложил Хоппер, укладывая Надьку с краю от скатерти-самобранки. – Подожди, сейчас подушку положу. – Михаил потянулся к креслу, на котором возвышалась одна из подушек из спальни.
«Все предусмотрел», – мысленно хохотнула Надежда, а вслух спросила:
– Миш, а ты моим звонил? Они знают?
– А зачем нашу тещу беспокоить, а? Будет тут бегать, перед глазами мельтешить…
– Миш…
– Вот и я говорю. Человек пожилой, сердце слабое. Как узнает, что тебе в голову дубина попала, меня со свету сживет.
– Боишься? – улыбнулась Надя.
– С тобой, мышонок, я ничего не боюсь, – серьезно заверил Хоппер и
