ответственности?.. Что вы невиновны?. И были всего лишь слепым орудием?..
– Храни вас за это Бог!
– Вы будете верить?
– Я верю.
– А теперь о моем отъезде, – прибавила более спокойным и деловым тоном леди Блейкни. – Вы должны представлять меня здесь в мое отсутствие. Объяснять, насколько сможете естественно и правдоподобно, что я отправилась вслед за мужем, чтобы присоединиться к нему на его яхте для небольшой прогулки. Люси, моя горничная, совершенно предана мне, и на нее можно положиться. Она будет вам очень полезна в смысле общения и объяснений с дворней. Любому другу или просто человеку из света, кто бы ни появился, вы можете преспокойно рассказывать эту сказочку. Если же заметите в ком-нибудь тень недоверия или услышите, что шепчутся о какой-то тайне, не обращайте внимания, пусть сплетничают сколько хотят, меня это мало беспокоит. Все равно это им быстро надоест, они устанут трепать меня на лоскутки и оставят в покое мою репутацию. Только сэру Эндрью Фоулксу можете сказать обо мне всю правду. Он все поймет и сделает верные выводы.
– Я сделаю все, о чем вы меня просите, леди Блейкни. И я горжусь, что смогу быть полезной вам, хотя бы и в таком простом деле. Когда вы едете?
– Сейчас же. До свидания, Джульетта.
Она склонилась над девушкой, нежно поцеловала ее в лоб и выскользнула из комнаты столь же стремительно, сколь и вошла в нее. Джульетта даже и не пыталась ее удерживать или предлагать ей свою компанию, поскольку Маргарита явно хотела остаться одна.
Она быстро дошла до своей комнаты. Горничная Люси уже ждала ее. Ей, преданной и молчаливой, было достаточно одного взгляда, чтобы понять, какие беды обрушились на дом Блейкни.
Маргарита, пока Люси раздевала ее, тщательно изучила паспорт и описание горничной Дезире Кондей, некой Селины Дюмон, гражданки, – высокая, голубые глаза, волосы светлые, около двадцати пяти лет. Все это в общих чертах могло относиться и к ней. Она надела темное платье, длинный черный плащ с капюшоном, дабы можно было прикрыть голову. В довершение всего она надела грубые толстые туфли, а на голову повязала темный платок, вероятно затем, чтобы полностью скрыть золотое сияние своих волос.
Она была совершенно спокойна и не выказывала никакой суеты. Приказав Люси уложить в маленький ручной саквояж все, что может понадобиться в путешествии, новоиспеченная горничная обеспечила себя неограниченным количеством английских и французских монет, тщательно спрятав их внутри платья.
Затем она обняла Люси, которая едва сдерживала слезы, и с ласковым «прощай» быстро спустилась вниз. Карета уже ждала ее.
Глава XVII
Булонь
В дороге у Маргариты уже не было времени на размышления. Дискомфорт и прочие мелкие неудобства, неизбежные в условиях, соответствующих ее новому облику, совершенно вытеснили из ее головы, хотя бы только на это время, всю действительную трагичность происходящего.
Она была вынуждена плыть этим дешевым рейсом среди толпы самых бедных пассажиров, которые, заполонив собой всю корму пакетбота, сидели на всевозможных тюках и узлах, едва ли не наваливаясь один на другого. Казалось, что в этой части судна сконцентрировалось все: испарения дегтя и морской воды, сырость, табачный дым, вопли – все, что так не соответствовало привыкшей к комфортабельным условиям леди Блейкни. Но она даже радовалась невыносимой обстановке и брызгам соленой воды, периодически обдававшим ее холодным душем, потому что все эти неудобства постоянно отвлекали ее от непереносимого возбуждения.
Тем более что среди бедняков она чувствовала себя совершенно защищенной от какой бы то ни было слежки. Никому до нее не было дела. В своих непритязательных темных одеждах она настолько сливалась с толпой, что в этой фигурке никто не смог бы даже на мгновение увидеть ослепительную леди Блейкни.
Надвинув на голову капюшон, она сидела на черном маленьком саквояже, вмещавшем все необходимое, в самой отдаленной части палубы. Ее платье и плащ, забрызганные дорожной грязью и морской водой, были совершенно непривлекательны. С северо-востока дул пронизывающий холодный ветер, очень неприятный, но зато самый подходящий для быстрого и благополучного пересечения Канала. Маргарита выглядела очень уставшей, поскольку перед тем, как ступить на борт в Дувре, проделала длительное путешествие в карете. Она до боли в глазах смотрела на золотой закат над морем, и когда удивительные малиновые, оранжевые и пурпурные тона догорающего дня уступили место серому вечеру, она увидела круглый купол церкви Булонской Богоматери, ясно рисующийся на фоне унылого вечернего неба.
Внутри у нее все опустело. Нечто вроде оцепенения сковало ее. Она уже больше не видела и не чувствовала ничего вокруг, кроме башен и церквей старой Булони, все более и более отчетливо чернеющих в быстро сгущающейся тьме.
Город казался галлюцинацией, созданием некоего болезненного воображения, рисующего ее внутреннему взору обитель скорби и смерти.
Когда судно своим тяжелым корпусом ткнулось в грубую стенку причала, Маргарита будто очнулась от кошмарного сна. За последние полчаса путешествия она едва ли не превратилась в окостеневшую статую и, казалось, вот-вот заснет.
Вечер выглядел необычно темным, небо окутал мрак. Повсюду суетились какие-то люди, создавая толкотню и порождая беспорядочный шум голосов. Здесь, в этой толпе бедняков, никто и не задумывался о недостатке света, – одинокий, закрепленный на мачте фонарь едва рассеивал неожиданно сгустившуюся тьму. То тут, то там возникало чье-либо бледное лицо, странно искаженное в желтом рассеянном свете, с глубокими тенями вокруг подбородка и бровей, придававшими им причудливую фантастическую призрачность; лица мелькали одно за другим, выплывая лишь на мгновение и торопливо исчезая, будто испуганные гномы, и все такие же странные, причудливые и призрачные.
Некоторое время Маргарита совершенно тупо наблюдала за этой пестрой и беспорядочной сменой. Она толком не знала даже, что ей делать теперь, и не чувствовала никакого желания спросить об этом кого-нибудь. Темнота ослепила ее. Но вот постепенно вещи стали приобретать все более и более отчетливые очертания. Она начала различать впереди площадку, на которую по небольшому навесному мостику пассажиры один за другим спускались, покидая судно. Пока лишь там находились только пассажиры первого класса, а вся та толпа, в которой была и Маргарита, сгрудилась в еще более плотное стадо, давая возможность лучшим спокойно покинуть борт.
За площадкой был натянут тент, создавая нечто вроде отгороженного пространства с проходом через него, освещенного внутри несколькими фонарями. Под навесом стоял стол, за которым сидел человек, судя по одежде, чиновник, с трехцветным шарфом на шее. Все пассажиры с судна неизбежно проходили мимо него. И Маргарита теперь уже ясно различала профиль каждого, кто останавливался на мгновение около ярко освещенного фонарями стола, по обе стороны которого стояли двое караульных в форме национальных гвардейцев. Пассажиры поочередно вытаскивали свои паспорта, вручали их человеку в костюме чиновника; тот тщательно изучал их и возвращал владельцам.
