я не отставлял свою ногу, она была поймана и облизана. Тьфу.
Управляющий был прощен. Может я чего не понимаю и за то, что сделал Тарасов, даже с условием возврата денег, кожу живьем снимают, или варят в молоке, на кол сажают. Какие там самые болезненные казни?
— Иди и вот как тут написано, чтобы через два года вышел на доход от имения в пять тысяч! Это же стыдно мне, князю, генерал-прокурору, что имение дает только две тысячи! — говоря эти слова, Куракин тряс бумагами.
Я взял под руки реально плачущего Тарасова и вытянул сломленного, как тогда казалось, управляющего из дома. Каким же было мое удивление, когда, как только мы вышли из кабинета князя, Тарасов встал, отряхнулся, и даже улыбнулся. Так вот какое ты — раболепие! Все было игрой, которую Николай… и по имени-отчеству после такого спектакля управляющего не хочется называть… задумал заранее. Может быть я чего-то не знаю о Куракине, или же вовсе об отношениях между аристократией и обслуживающей их прослойкой общества? Не знал об этом и Сперанский, который до семинарии и встречался редко с действительно властными людьми, если не считать церковных иерархов.
— Зачем все это было? — спросил я у Тарасова.
Управляющий не стал сразу рассказывать. Он, это было видно, и сам понял, насколько унизительную роль только что сыграл, пусть главным критиком и был сам князь Алексей Борисович Куракин. Но все же решил объясниться.
— Его Светлость всем известен, как человек сердобольный к крестьянам, как и к иным, кто обслуживает Его Светлость, — скупо сказал Тарасов, отводя взгляд.
Не все так запущено, если Николай понимает насколько мелочно и ущербно только что выглядел.
— Будет, — я мысленно махнул рукой. — Работать нужно. Нынче я проведу уроки княжичам, но через три часа есть нужда увидеть тех мастеров, которым можно доверить производство ульев.
— Я отправлю своих людей в Николаев для закупки семян. Там должны быть. Новороссия нынче отстраивается и засевается, так что хватает семян всяко разных,- рассказал мне о своих планах Николай.
Я было дело хотел заикнуться об Одессе. Мол, это же морской порт, с турками пока не шатко ни валко, но активных военных действий нет, потому можно все купить в Одессе. Но сознание Сперанского подсказало, что Хаджибей преобразован в Одессу только лишь в прошлом году и там еще никак не могли быть построены ни причалы, ни порт со складами. Хорошо, когда вот так можно избежать от глупостей в словах.
А вообще, что касается отношений с Тарасовым, я чувствовал, что в нашей связке именно я стал направляющим и даже указывающим звеном. Управляющий, видимо, оценил то, что я донес князю лишь о меньшей доли от украденных денег, пусть остальные средства и потребовал направить на развитие имение. Хотя, а все ли я нашел? И не обнаружилось бы еще большее воровства, если копнуть глубже, с опросами и допросами крестьян, при выходе на поставщиков и анализе сбыта продукции имения. Уверен, что и тут немало интересного можно найти.
И вот, что еще важно — тут так поступают все или почти все. Это как в анекдоте, когда еврей устраивается работать на склад, ему сообщают о мизерной оплате труда, а он и отвечает: «А, что тут еще платят?». И я был почти уверен, что и Куракин сыграл свою роль и не был настроен к тому, чтобы выгонять Тарасова. Найти мало-мальски грамотного управляющего крайне сложно, а такого ушлого, как Николай уже можно считать удачей. И пусть ворует, так раскаялся, ноги целовал.
— Сергей Семенович, — обращался я на уроке истории к своему ученику — племяннику князя. — А как бы Вы поняли и восприняли такие слова: православие, самодержавие, народность?
Настроение было замечательным и я немного куражился, предлагая Сергею Уварову, будущему министру народного просвещения подумать над лозунгом, который он же и должен был придумать в будущем. Пусть с юности будущий функционер размышляет над проблемой, может так быть, более обдуманно будет вносить изменения в идеологическую систему Российской империи. Наверное, я многого ждал от мальчика. Но слова прозвучали и в нужной последовательности.
Уроки закончились и я направился к себе в дом, где и пообедал. Скромненько, но более чем достаточно. Щи были вполне себе, на подкопченном сале, пшенная каша с тушенной говядиной так же пошла в прок, как и соленые огурчики с солеными грибами. Вместо кофе мне подали кисель, от чего я так же сильно не расстроился, хотя кисель этот был, словно пудинг и поедался ложкой.
Почему князь не пожелал пригласить меня за свой стол, я не знал, надеялся только, что в игнор-лист Куракина я не попал. А так, принимать пищу в спокойном уединении для меня более предпочтительно. Можно и поразмыслить и не напрягаться, чтобы поддерживать беседу и быть интересным.
— Вашбродь! — стучал в дверь и одновременно выкрикивал Северин.
Его я уже могу распознать, уж больно узнаваем голос у молодого мужчины, — с некоторой, больше присущей старику, хрипотцой и… вот как братки разговаривали в пресловутые 90-е, с чуть тянущими гласными, так и он. Учитывая внушительную внешность мужчины, то хоть прямо сейчас ставь на рамку любого ночного клуба.
— Чего тебе? Хлеба хочешь? — оглядев свой стол, понял, что только краюха хлеба и осталась.
— От чего же нет! — сказал Северин и взял хлеб. — Но там это… Николай Игнатьевич прислал меня, чтобы проводить к дядьке Осипу Руке.
Я степенно накинул верхнюю одежду и вышел из дома, увлекая за собой и Северина. Было интересно узнать, почему прозвище «Рука», но я все же стал позиционировать себя, как человека с высоким статусом, чем все окружающие меня люди, уж тем более Северин. Потому и терпение нужно проявлять, манерность.
