Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
…Никогда не спрашивайте женщину якудза, счастлива ли она. Очень редко я встречаюсь с женщинами других якудза. Но в основном я общаюсь с мужчинами. Знаю всех мужчин — сыновей, братьев, дядьев, босса Окаву. Иногда я сама становлюсь мужчиной. А когда Тецуя сидит в тюрьме, я становлюсь сильным мужчиной.
Исповедь босса Окавы
Воспринимайте нас, как обычный мир. Обычный, понимаете. Точно такой же, как и ваш. И в нашей среде порой необходима дипломатия. В начале восьмидесятых я понял, что положение в нашем районе Токио невыносимое. Шли войны за обладание землей. И под конец появились враги извне, Ямада-гуми из Кансая, которые до того момента не осмеливались внедряться сюда. Они начали угрожать нам. Надо было что-то предпринять до того, как мы все друг друга перережем и полиция найдет повод испортить нам жизнь.
Я сделал два хода, уладил вопрос с полицией и между нами. Это заняло годы, долгие годы разговоров и убеждений, как внутри, так и снаружи. Я хотел, чтобы они смотрели вперед. Все, включая полицию. Чтобы смотрели в будущее. Я проводил долгие заседания с главами токийских семей, в особенности с боссом Инагавой, главой самой большой семьи в Токио. Надо было срочно восстановить мир.
В последние время, когда полиция начала строить препоны бакото, азартным игрокам во всем, что связано с игорным бизнесом и другими их делами, они начали внедряться в дела нашей семьи. Начались проблемы и войны. И вот тогда я вмешался.
С помощью различных дипломатических мер мне удалось уговорить всех крупных глав семей на обговоренное распределение районов и префектур на всей территории Канто. Мне также удалось разработать механизм контроля и связи между главами семей с целью предотвращения ненужных войн, которые развязываются из-за мизерных ссор между представителями двух разных семей.
Раз в год, двадцатого февраля, мы, главы больших семей, собираемся в гостинице «Нью-Отани». Конечно, полиция в курсе дела, ведь нельзя же провести такую встречу секретно. И там, во время большого праздничного обеда, мы обновляем наше соглашение. Тецуя, принеси фотографии! Договор о мире, который я составил пять лет назад, обновляется каждый год официально. С тех пор как был подписан этот договор, в районе Токио не было ни одной войны. Зато посмотрите, что происходит в районе Кансай!
Помимо ежегодной встречи, есть ежемесячные встречи небольшого масштаба. Они являются чем-то вроде механизма сохранения договора, контроля и координации движений между большими семьями Токио и его окрестностей. Посмотрите, вот фотографии. Это главы больших семей Токио.
Полиции я предложил сотрудничество в тех областях, где это было возможно. Например, порядок на улицах. Мы очень часто помогаем им в этом вопросе. А также смотрим за состоянием улиц, их видом. Например, наши офисы. Из-за того что наши офисы находятся в офисных зданиях, которые иногда расположены в жилых районах, я установил правила поведения в офисах. Офис открыт с десяти до шести, мои сыновья-кобун ходят туда в костюмах и при галстуках. Нет криков, нет необузданного поведения, нет девочек. Мы не мешаем окружающим, и у них нет повода мешать нам.
Или, например, церемонии выхода из тюрьмы. В прошлом, если освобождался человек высокого ранга, мы приезжали в тюрьму на десятках машин, перекрывали движение в районе, вели себя громко и нагло. Это служило полиции достаточным поводом для того, чтобы помешать нам. Сейчас же мы проводим церемонии рано утром, паркуем машины вдали от задних ворот тюрьмы, без шума. Так мы пошли навстречу полиции и обществу. Если нет необходимости, то не беспокоим их. В этом смысле мы ведем себя, как наши предки, жившие в период Эдо. Они говорили: «Когда катаги идет по правой стороне дороги, уступи ему место и иди по левой стороне». Мы должны делать свои дела тихо и без лишней показухи. Это более разумно, порядочно и прибыльно.
Я пришел домой к Тецуя. Он встретил меня в городе, и мы приехали в его загородный дом. Заходим, нас встречает «мама» Миоко. Вместе с ней нас встречают и две мальтийские собачонки, хрипло щебечущие, как и обещано. Тецуя садится в кресло и берет их на руки. Миоко приносит нам угощения.
Рядом с креслом стоит низкий японский столик с каллиграфическими принадлежностями — чернильницей из камня, маленьким сосудом для воды, аккуратно разложенными кисточками. На столе разложены японская бумага и два эскиза китайских иероглифов размашистым почерком. Красивая каллиграфия.
— Это моя каллиграфия, — говорит он. — Я занимаюсь уже пять месяцев. Я также делаю рисунки чернилами, но пока у меня совсем не получается. Может быть, когда-нибудь из меня что-нибудь и выйдет. Кто знает? Как вы считаете, сэнсэй? Вы ведь специалист по культуре Японии.
— Это очень красиво, — говорю я. — Продемонстрируйте мне свое письмо-рисование.
Он показывает. Раскладывает бумагу на полу татами, осторожно расставляет гирьки по краям, затем тщательно готовит чернила. Глубоко дышит. Берет кисть и осторожно окунает ее в чернила.
Он держит кисть над бумагой, вдыхает воздух и затем одним взмахом разрывает бумагу, и появляется иероглиф «Дракон», извивающийся, непреклонный, разбрызганный. Это действительно красиво. Кисть в движении меча. Чернила, словно кровь, говорит он. И повторяет движение.
Он пьет виски, много. Приносит показать мне разные вещи. Пододвигает огромные бело-синие вазы из китайского фарфора из трех углов комнаты и обнимает их. На протяжении нескольких часов он рассказывает мне о каждой из них. И пьет. На одной из них надпись: «Даст Бог, и пятеро твоих сыновей сдадут императорские экзамены». Его дочь от другого брака готовится через неделю сдавать вступительные экзамены в университет на факультет китайской медицины. С Божьей помощью она успешно сдаст экзамены, станет врачом, будет помогать людям. Она не будет плохой, как он. Нет, она не будет, как он. Она хорошая девочка и делает большие успехи. Тецуя вытирает скрытую слезу и пьет еще. Расстилает древние свитки. И пьет. Показывает снимки мацури тех времен, которых не вернуть. И снова пьет. Показывает написанные им сценарии о жизни якудза, которые были успешно экранизированы.
Миоко подает чай, но он продолжает пить виски. Я смотрю на сына оскверненных, поднявшегося очень высоко, который рисует, любит свою мать, кисть, китайские вазы и дух японских мацури. Его жизнь полна преступлений, вымогательств и битв. А сейчас у него глаза на мокром месте.
Мы пьем в тишине. Он закрывает глаза. Если бы это было возможно, я бы его обнял.
И тут я глубоко, до земли, кланяюсь:
— Тецуя, мне нечего вам показать, но я преисполнен благодарности. Я напишу для вас стих, кистью. В знак моей благодарности. За все.
Он машет руками в знак протеста.
Я раскладываю бумагу, готовлю чернила, погружаю кисть в чернила. Моя рука дрожит. И пишу:
От слезы до слезы
Я вновь в своей лачуге,
На фоне умирающего лета.
Он молчит.
И вдруг он кричит: «Саке!» — и саке немедленно появляется на нашем столе.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
