в кармане счастливый карандаш, но он остался в пиджаке на тральщике.
Адэхи молча достал из кармана крошечную растрёпанную куклу, которая легко уместилась на его ладони.
– Это Пикчу.
– Игрушка?
– Нет. Это то, что ещё связывает меня с моим народом. От индейца во мне остались только волосы, нос и Пикчу. Фрау Урсула, если находила Пикчу, сама порола меня плетью, но я его не предал. Послушно читал Библию, носил ваш крест, но верил только своему Пикчу.
– Это твой индейский бог?
– Бог? Нет! – засмеялся Адэхи. – Боги – это у вас. Пикчу – сын Великого Духа.
Приглядевшись к кукле, Клим недоумённо пожал плечами.
– Похож на волосатого человечка.
– Это не волосы. Тело Пикчу обвивают змеи. Он скачет по прериям на диком необъезженном мустанге и разит врага змеями. Они летят как стрелы и жалят врагов без промаха. Эти стрелы беспощадны и не ранят, как обычная стрела. Змея-стрела бьёт только насмерть!
– Красиво. И так увлекательно!
– Почему ты улыбаешься?
– Но как же иначе? Адэхи, ты управляешь сложнейшей техникой, ты знаешь, как выровнять лодку на ровный киль, ты решаешь задачи гидродинамики, которые под силу не каждому профессору, – и ты же молишься тряпичной кукле! Тебя самого это не удивляет? Как бы тебе сказать… это не по-комсомольски, что ли.
Индеец насупился, и Клим подумал, что сейчас, пожалуй, он перегнул палку. И чтобы сгладить неловкость, поспешно добавил:
– Но я всегда считал, что даже ошибаться каждый имеет законное право. Наша завхоз Октябрина Захаровна в грозу обязательно крестилась. Она была уверена, что бог на облаках злится и сверкает молниями. Мы объясняли ей, что самолёты уже давно летают выше облаков, но лётчики никого там не видели. Данил Иванович её тоже ругал, но я знал, что она всегда прятала у себя в комнате иконку. Адэхи, если ты веришь в Пикчу, если это тебе помогает – верь на здоровье.
– Ты, как и все белые, глуп и самодоволен, – сказал индеец, вставая. – Да, разумеется, это не Пикчу, – Адэхи нехотя спрятал куклу в карман. – Это лишь его тотем. Сам же Пикчу сейчас далеко. Охотится в лесах Юкатана или купает коня в водах Рио-Гранде. Но его фигурка у моего сердца позволяет ему меня слышать, а мне – его. Однажды Пикчу за меня вступился, и с тех пор я ни на мгновение в нём не сомневаюсь. Я всегда под его защитой.
Легкомысленная улыбка блуждала по лицу Клима, и он никак не мог с ней справиться. Ему, комсомольцу, даже сам разговор о потусторонних силах, богах и их чудесах всегда был забавен. Стоило начать спор с Октябриной Захаровной, и вместо аргументов сразу прорывался смех. Клим понимал, что надо бы привести доказательства, не оставить камня на камне от её тёмного религиозного суеверия очевидными доводами и примерами, но ничего не мог с собой поделать и начинал хихикать.
– Вступился? Он не пустил вас вместе с фрау в церковь на проповедь?
– Нет, – Адэхи направился к двери, но, взявшись за рычаг, остановился, и на этот раз его голос прозвучал подчёркнуто холодно. – Он убил управляющего Кампаса.
– Вот так взял и убил? – У Клима вытянулось лицо. – Прискакал на коне, выпустил ядовитую стрелу и убил?
– Что такое плеть-девятихвостка, я узнал, когда мне было двенадцать лет. В тот день на моей спине не осталось целым ни одного клочка кожи. Даже хозяин Вольфрам отчитал управляющего за то, что тот надолго испортил его работника. Хотя мне он сказал, чтобы я не притворялся и шёл работать. Забившись в хлев, я рыдал всю ночь, поливая фигурку Пикчу слезами и умоляя наказать креола Кампаса. А утром я узнал, что управляющего укусила змея, и он уже испустил дух. В полночь он вышел взять хвороста, но не заметил лежавшую на груде веток гремучую змею.
– Его укусила змея? И что? Неужели в Мексике это редкость?
– Гремучая змея, Клим, чувствует человека за сотню шагов. Она поднимает хвост-погремушку и трещит так, что её слышно на другом конце пастбища. Даже скот никогда не пойдёт в том направлении, не говоря уж о людях. Эта же змея молчала. Понимаешь – молчала! Она охотилась на управляющего, затаилась и поджидала, потому что так ей приказал Пикчу.
– Может, это была не гремучая змея?
– Она свернулась на его груди и не думала уползать. Костяной хвост, как маяк, торчал из её колец, а когда я встретился с ней взглядом, то сразу всё понял. Запомни, Клим, жизнь паскудна, это поток бессмысленности, но только в том случае, если тебе больше не во что верить. И к тому же ты тоже обязан Пикчу жизнью. Но он на неверующих дураков не обижается, он их прощает. Позже сходи к Мюллеру, пусть посмотрит, что у тебя с лицом. На лодке даже маленькая рана легко загнивает. Но это позже…
Адэхи ушёл, а Клим подумал – нехорошо получилось. Он никогда не слыл грубияном и всегда уважал чужие чувства. Пусть даже они казались смешными. Тогда почему сейчас не сдержался? Для Клима это было загадкой, оставившей неприятный осадок. «Возможно, виновата окружающая обстановка, – подумал он с горечью, – столько всего произошло. Затуманивающий голову дым и грохот двигателей, взрывы бомб, мир, сжавшийся до размеров железнодорожной цистерны – тут уж кто угодно станет злобным неврастеником».
Пощупав за ушами и обнаружив засохшую кровь, он вышел к механикам, где, к его удивлению, его уже поджидал боцман Рикен.
– Вы закончили с инженером? – спросил он с подчёркнутым уважением.
– Да, – удивился Клим. Если боцман находился здесь, то не увидеть выходившего из отсека Адэхи он не мог.
– Ты уже поел? – был второй вопрос.
– Кажется. Теперь мне нужно показаться радисту Мюллеру, – Клим осторожно потрогал лицо, показав на запёкшуюся кровь.
– У меня есть предложение получше. Ничто так не затягивает раны, как морская соль и свежий воздух. Сигнальщик третей вахты Фальк трясётся, как заячий хвост. Лихорадит и температура. Сегодня от него точно никакого толку, так что придётся тебе его подменить. Снаружи сейчас, конечно, неспокойно, штормит, но командир сократил вахты до двух часов – больше никому не выдержать. Идём, я тебя подготовлю, потому что пора менять вторую вахту.
Качка в центральном посту чувствовалась сильнее, чем в корме. Открытый люк в переборке повышенной прочности хлопал и норовил прихватить за руку, но его не закрывали, чтобы из кают-компании слышать командира. Здесь Клима ждали штурман и ещё три матроса. Они уже были полностью одеты и теперь взялись помогать боцману. Климу выдали тёплый свитер, кожаную куртку, резиновые сапоги, накинули плащ
