Почти всегда.
С самого начала я не поняла даже, что меня разбудило. Просто подскочила, растерянно оглядываясь по сторонам. Там, куда в моих снах не раз входил острый клинок, ощущалась призрачная, фантомная боль.
В библиотеке было темно. Из источников света остался только полупогасший камин, который бросал на книжные стеллажи алые отсветы.
Я поёжилась.
Джека в комнате не было. Я ощущала это всей кожей, всем своим существом. И от этого где-то внутри зарождалась паника.
— Спятила ты, Марьяна, — пробормотала я, преимущественно для того, чтобы услышать свой голос. — Совсем с ума сошла. Если ты — трусиха, то ему теперь что, в туалет не сходить? И одному не побыть? Ведёшь себя, как дура!
Это немного, но помогло. Злость, как это частенько бывает, вытеснила страх.
— Ладно, — пробормотала я. — Почему бы нам…
И запнулась, услышав голос Джека. Разобрать слов я не могла, но он говорил с кем-то. Может, Владыка снова заглянул? Приободрившись, я пошла на звук.
— ...мне следовало догадаться с самого начала, — сказал Джек. — Даже не знаю, почему я не понял.
— Потому что ты всегда был самонадеянным дураком, Лантерн, — ответил… Джек?! — Шут с головой тыквы, лжец в маске героя. Наглец, обманувший саму Смерть. И меня…
— В этом ваша ошибка, Ваше Кровавое Величество. Вы всегда ставили себя в один ряд со Смертью… хотя никогда не имели на это права.
— Не тебе оспаривать мои права, Джек-Тыквенный-Фонарь. Я — твоя Королева…
— Вы ею были.
— Всегда останусь. Проклятая Корона спаяла нас двоих, не растащишь. Я — твоя судьба, Джек. Тебе от этого не уйти. Круг замкнулся.
Медленно, чувствуя, как дрожат колени, я заглянула в зал.
Пока я спала, снова наступил вечер. С этим ничего не поделаешь: осенью темнеет рано. Потому, возможно, самый тёмный праздник приходится именно на осень.
В этой комнате одна из стен была стеклянной. Наш Город сиял огнями за этой прозрачной преградой, завораживая и чаруя. И Джек застыл на самой границе света и тени, лицом к Городу.
А напротив него стояло его отражение. Такое же… но совершенно другое.
Трещины змеились по его лицу, тени струились вокруг, а в глазах, жёлтых, как фонари, полыхал жаркий огонь безумия.
Джек из моего сна… Странно, что я путала их раньше.
Они совершенно разные.
— Действительно, это логично, — заметил Джек. — И очень на вас похоже. Мне следовало понять раньше: проклятие — это вы.
— Да. Я, — трещины ползли по стеклу, отчего лицо отражения становилось всё более ужасающим. — Я скоро стану твоей родственной душой, Джек. Разве не романтично?
— Ты — безумная тварь, — выплюнул он. — Ты никогда не станешь моей родственной душой.
Тихий смех отражения был похож на скрежет острого крюка по стеклу.
— Скоро стану. Я займу её место, пожру её душу и буду смотреть на мир её глазами. И ты это понимаешь. Ты знаешь, что ей не выстоять против меня. Она слаба. И молода. Маленькая подзаборная дворняжка, которая всё копошится в своей грязи. А я… Я — истинная Королева Проклятых!
Я сжала кулаки. А не перебор ли?
Между тем, отражение подняло руку и прикоснулось к щеке Джека. Кожа его в том месте тут же посерела, вздулась чёрными венами.
— Я заберу у тебя всё, Джек, — сказало оно ласково, — заберу всех. У тебя не будет милой, ласковой родственной души. Буду только я…
Джек пошатнулся.
Ну всё. Она меня достала.
Я, может, и дворовая шавка. Но ещё — ведьма. И пора этой обнаглевшей попаданке показать, где орки зимуют!.
— А ну убрала грабли от чужого соулмейта! — сказал кто-то.
Я, кажется.
Но я не признаюсь в этом, нет-нет!
Они вытаращились на меня одинаково изумлённо: и Джек, и отражение.
Я решительно пошла вперёд, спрятав руки за спиной. Хоть бы получилось...
— Слушай, твоё величество, а ты там как? Не перегрелась? Ты же у нас тоже шавка, ещё и более беспородная, чем я. Попаданческая выскочка, которая надела Корону не по праву; иномирный мусор. С чего мне вообще тебя бояться?
Трещины побежали по стеклу в разы быстрее, порождая мерзкий, неприятный звук. Королева (будем считать, что всё же она) убрала руку от Джека и повернулась ко мне. Лантерн рухнул на колени. Очевидно, он не замечал, как много сил из него уже успели выпить.
Я старалась не смотреть на него. Я смотрела только на Королеву.
Ну же, дай подойти поближе. У меня для тебя, тварь, есть небольшой подарочек…
— Да как ты смееш-ш-шь! — её шипение перешло чуть ли не в ультразвук. — Думаешь, он сможет защитить тебя? Стала смелой, а, девочка?
Вообще-то не стала. Колени трясутся, и поджилки тоже.
Но ещё я вижу очевидное: проклятие стало очень сильным. Оно дотянулось до Джека, уж не знаю как. И, если не ослабить его сейчас, то в праздничную Ночь я проиграю.
Потому что Джек едва ли сможет к нам на празднике присоединиться.
— Марьяна, брысь отсюда! — рявкнул Джек. Он попытался встать, но ничего не получилось.
Я всё сжимала руку за спиной, шаря во Тьме. Ну же, пожалуйста…
— Я не боюсь тебя, Королева, — враньё, конечно.
Ещё как боюсь.
— Лжёшь, — по лицу отражения зазмеилась усмешка. — Ты помнишь, как я убивала тебя каждую ночь, раз за разом. Тебе понравилось, малышка? Мне вот — определённо да!
И вот тут я окончательно разозлилась.
Ярость была слепящей, обжигающей, поднимающейся изнутри приливной волной. Я почувствовала, как послушно ложится в ладонь отполированное сотнями рук древко.
Ну наконец-то!
— Есть огонь, за которым следуют мёртвые, — прошептала я. — Есть пламя, которого боятся проклятые.
— И что теперь, девчонка? Это пламя далеко, а я — здесь! И сейчас ты узнаешь, что такое боль!
Она метнулась вперёд, и я, извернувшись, врезала ей посохом изо всех сил.
От визга у меня чуть не лопнули перепонки.
— Что это?!
— То самое пламя. Так пусть горит!
Глаза черепа, венчающего посох, запылали потусторонним огнём. Проклятие завизжало ещё громче, закрывая лицо от этого света, и шарахнулось назад. Стекло разлетелось во все стороны осколками.
Злой ветер хлестнул меня, попытался вытолкнуть; стёкла изранили лицо и руки.
Но проклятие исчезло.
Остались только я, Джек и…
— Ты издеваешься? — спросил череп. — Определённо издеваешься. Василиса переворачивается в гробу, глядя на таких потомков! Я тебе что, молот? Или дубина? Как ты вообще смеешь бить всякую нечисть мной?!
