просьбу «родителя», налил ему горячего чая в чашку. Самовар стоял на столе, в таких повсеместно сбитень горячим хранили. Странно, но с ним «родитель» не опасался отравы — пил и ел спокойно.
— Злой я на тебя, смерти твоей жаждал, не скрою. А тут понял, что правильно ты поступил, меня изгнав, со всеми моими приспешниками. Ведь помру я — кто их в узде удержит? А они все, бояре наши, «вольностями шляхетскими» отравлены к тому времени будут. и сами решать начнут — кому на престоле сидеть, а кому помереть «нечаянно». Так что стрельцы, бунт учинившие, невинные дети в сравнение с нашими князьями будут, господами сенаторами бывшими, мать их душу, бля…
Петр Алексеевич выругался в три знаменитых «загиба», вытер вспотевший лоб, хотя в комнате было прохладно. Камин плохо протопили, герцогиня Анна жила в скудости, на всем экономила, хотя к приезду коронованных гостей подготовилась, как смогла.
— Не нужно в России нашей европейские порядки для одной только знати и дворянства вводить, не к добру будет. Или всех, либо никого — то правильно будет — народец у нас дремучий и вельми злобный. Школы нужны — я палкой загонял туда, а у тебя пошли сами, собственной охотой. И попы у тебя под рукою помощники, это со мной на ножах были, когда я их своим «патриархом» пожаловал, клинок булатный в столешницу воткнув.
«Герр Петер» фыркнул, лицо свело яростной гримасой, но справился с гневом, взял из коробки папиросу, буркнул:
— Ты уж сам теперь правь — так лучше будет, мыслю. А я тебе помогу, сам видишь какие дела пошли. Древнюю нашу вотчину у них смело отбирай, Мишке Голицыну и Аниките настрого укажи, чтобы шляхту не спасали, наоборот — чем больше побьют сукиных детей, тем для нас лучше. Мороки с ними иначе много будет. То земли православные, и католикам там не место — они веру предали за «вольности» свои, псы смердящие.
У Алексея от удивления чуть ли глаза не выкатились — не ожидал что принявший лютеранство «родитель» ревнителем православия окажется. Но тот, словно не замечая реакции сына, продолжил говорить дальше.
— Разодрать в клочки Польшу с Литвой надобно сейчас, не откладывая на детей и внуков наших сие занятие — момент больно удобный. Откусим столько, сколько сможем — учти, твой свояк кесарь скоро вмешается, но нам хотя бы треть следует урвать, пока Карл заедино. Потом, учти, шведы снова нам враждебны будут, воевать с ними придется, как Карлуша помрет. Они южный берег Балтики под себя подгрести жаждут, а мое наследие им этого не даст. И пока за Ливонией стоит Россия могучая, ничего у них не получится. Заигрывать все монархи с моими наследниками будут, но тут нам с тобой нужно сделать так, чтобы в союзе навечно быть.
Петр говорил глухо, едва слышно — но Алексей внимал каждому слову «потаенного», чувствуя всей душою, что сейчас вранья тут нет.
— Я им свое «завещание» отпишу, и на нем в верности твоим потомкам каждый клясться будет, А нет — так на престол не взойдет, али с оного сведен будет в одночасье. Православные людишки мне нужны — я ими Поморье свое заселю, и всех своих немчиков заставлю нашу веру принять, не сразу, конечно, но упорства не будет. Сейчас всех славян, потомков легендарного Рюрика на земли свои принимаю, собираю их совокупно, пусть силу свою венды почувствуют. Не ляхи они по духу своему, хорошие подданные, и воины будут добрые. И чухонцам ослабление от немцев дам — уж больно те их извели, запугали. А так нам они поневоле верны будут, опорой станут. Буде гавкать начнут, трепку задать им хорошую, чтобы добро им сделанное лучше помнили. Нельзя им спуска давать, холопы они по сущности своей — править не могут сами, только господам прислуживать. Рабы подлые, как есть рабы…
Слова Петра падали, словно тяжелые камни в болото — только всплески с расходящимися кругом волнами.
— Одни мы, сын, заедино нам быть нужно, не часом нынешним жить, а о будущих временах помнить. Побьем ляхов, опору обретем среди люда православного, что ими в скот превращен. Державу расширяй на наших единоверцев, сын, любым способом прирасти пределами.
— С поляками ладно, православных под их владычеством много. Но под османским игом не меньше народа нашего томится…
— Вначале ляхов побить нужно — а то в спину ударят обязательно. И лишь потом силами на турок собираться. Но полякам и литвинам первым трепку задать нужно, спесь с них сбить, и на выю ботфорт поставить!
Таким раскрасневшимся Алексей «родителя» еще не видел — усы встопорщились, глаза в лихорадочном блеске. Но осторожен «герр Петер», на шепот перешел, хотя дверь плотно прикрыта, а на страже верные люди стоят. Однако не зря говорят, что и у стен «уши» бывают.
— Пруссии укорот ныне дали, с нами в альянс вошла. Но мыслю — бед от нее много будет, сейчас испуганы, но со временем оправятся. Тут политик интересный пошел, Алешка, нам сейчас с тобою сговориться надобно…
Саксонский курфюрст и польский король Август по прозвищу «Сильный» (великий был любитель женского пола, «сильный» в постели с ними — больше него никто из королей бастардов не сотворил).
Глава 24
— Бестужев тебе женихов не нашел, так я твоим замужеством озаботился. И на брак этот, мой царственный сын и самодержец, Алексей II Петрович свое августейшее согласие мне уже дал, так что нашей общей воле тебе лучше не перечить, чревато непослушание будет.
От таких слов «любимого дядюшки» Анна чуть не съежилась, понимая, что теперь лучше не прекословить. К тому же последние два месяца «герр Петер» был в крайне скверном настроении. В том, что его морганатическую супругу Катерину, чухонскую девку Марту Скавронскую, к тому же замужнюю прежде, и бывшую когда-то полковой шлюхой, отравили по наущению остзейских баронов, сомнений ни у кого не оставалось. Знать не могла не ответить ливонскому королю, которого навязали им силком, за столь вопиющее пренебрежение их общим мнением.
И тут не Россия, здесь свои царят нравы — потомки псов-рыцарей,
