названия. Далее, он в любую минуту может найти истинный принцип своей извращенности, точно так же как и истинные средства своего исправления. При малейшем серьезном размышлении о самом себе он может узнать, от каких привычек он должен отказаться, и, наоборот, какие ему нужно производить упражнения. Если из чистого философа он не станет одновременно и мудрецом, то вина за это лежит исключительно на его воле и на его лености, ибо улучшить волю и дать человеку новые силы, этого не может сделать никакая философия.
Так относится наукоучение к тем, кто может сам овладеть им. На тех же, кто к этому не способен, оно воздействует через посредство тех, кто ими руководит, т. е. через правителей и народных учителей.
Как только наукоучение будет понятно и принято, государственное управление, подобно другим искусствам и наукам, перестанет бродить ощупью и делать опыты, но подчинится прочным правилам и основоположениям, ибо эта наука дает подобного рода основоположения. Правда, оно не может внедрить в правителей государств добрую волю или внушить им мужество производить то, что они признают правильным; но они, если человеческие отношения не изменятся к лучшему, с этого момента не смогут, по крайней мере, больше говорить, что не их вина в том, что человеческие отношения не изменяются к лучшему. Каждый, кто сам владеет этой наукой, сумеет сказать им, что они должны были бы делать; и если они все же не сделают этого, то они открыто предстанут перед всем миром как люди, которым не хватает доброй воли. Таким образом, начиная с этого момента, человеческие отношения смогут быть доведены до того, что люди не только получат легкую возможность стать любящими порядок и честными гражданами, но и должны будут почти с необходимостью стать ими.
Лишь после того как эта задача будет разрешена, воспитатели и народные учителя смогут надеяться работать с успехом. Внешнее, не зависящее от них условие для достижения их цели будет им предоставлено. Ловкость же, необходимая для достижения ее, зависит от них самих: ибо, благодаря наукоучению, их дело также будет освобождено от суеверных преданий и ремесленной рутины и подведено под твердые правила. Отныне они определенно будут знать, от какого пункта им нужно исходить и как продвигаться вперед.
Одним словом, благодаря принятию и всеобщему распространению наукоучения среди тех, кому оно требуется, весь человеческий род избавится от слепого случая и от власти судьбы. Все человечество получит свою судьбу в свои собственные руки, оно станет подчиненным своей собственной идее, оно с абсолютной свободой сделает отныне из себя самого все, что только оно из себя пожелает сделать.
Все то, что я только что утверждал, может быть строго доказано и вытекает просто из понятия наукоучения, как оно было установлено в этом сочинении. Таким образом, можно было бы поставить под знак вопроса только то, может ли быть построено само это понятие; это будут решать те, и только те, кто действительно построит это понятие; кто осуществит для себя самого и изобретет, следуя за его творцом, то наукоучение, о котором заявляют, что оно уже существует. Но данные обещания могут быть с успехом выполнены только в том случае, если наукоучением овладеют все те, кто возвышается над народом в качестве работников какой-либо науки или народных воспитателей, и вопрос об этом будут решать последующие эпохи. В настоящую же эпоху наукоучение желает только, чтобы его не отвергли, не выслушав, и чтобы оно не впало опять в забвение; к большему оно и не стремится; оно надеется завербовать только немногих, которые смогли бы передать его лучшей эпохе. Если только оно достигнет этого, то этим будет достигнута и цель как этого сочинения, так и прошлых и будущих сочинений автора.
Послесловие,
Обращенное к философам по профессии, которые до сих пор были противниками наукоучения
Это сочинение, правда, написано не для вас. Но оно все же попадает в ваши руки, и хотя вы, следуя вашей предшествующей практике, не поймете его и даже не прочтете его, тем не менее, вы, разумеется, будете его рецензировать.
Если вам не очень к спеху, то прежде чем вы приступите к рецензии, прочтите, по крайней мере, это послесловие, определенно предназначенное для вас и которое окажется напрасно написанным, если вы его не прочтете.
«Различие между спорными мнениями вовсе ведь не так велико: пусть спорящие партии, каждая со своей стороны, уступят кое в чем и примирятся между собой». Это одна из излюбленных поговорок нашей гуманной эпохи, которая приводилась также и относительно моего спора с вами, пока вы еще сохраняли некоторое самообладание. Если бы вы хотя бы перелистали данное сочинение, как это и достаточно для рецензии, все же могли бы заметить в нем хоть то, что различие между мной и вами, во всяком случае, очень велико и что, пожалуй, правильно то, что я часто говорил, но чего вы никогда не хотели принять всерьез, а именно: что между вами и мной нет ни одного общего пункта, относительно которого мы могли бы договориться и исходя из которого мы могли бы в чем-либо согласиться. Вам могло бы стать ясным также и основание того, почему дело обстоит так, тот пункт, который, собственно говоря, отделяет ваши умы от моего.
Так как все же возможно, что вы этого не заметили и что для вас это не стало ясно, то я хочу еще раз отметить для вас этот пункт, и именно в историческом аспекте, как это только и возможно изложить для вас.
Я стараюсь охватить в ее первоисточнике науку – не одну только внешнюю систематическую форму, но самую суть з н ан ия, ту, на чем только и основывается то, что имеет место: знание, убеждение, непоколебимость сознания. Вы же, напротив, как бы хорошо во всем прочем вы ни рассуждали с точки зрения логической формы, какую бы славу я ни готов был бы за это признать за каждым из вас в любом объеме, на какой кто-либо из вас претендует, – вы все же не имеете ни малейшего представления об этой сути знания. Вся глубина вашего существа не доходит до нее, а лишь до веры, исходящей из рассмотрения его в историческом аспекте (bis zum historischen Glauben), и ваше занятие состоит в том, чтобы, резонируя, разлагать дальше предание этой веры. Вы поэтому в своей жизни совершенно не знали и не знаете, каково на душе у того, кто знает. Вы помните, как вы смеялись, когда при вас
