class="p1">— Коза ебливая, — Семину мать аж перекосило от ненависти. — Так испортить жизнь ребенку… Ну надо же, как у этих современных баб это легко получается!
— Мама, я не могу сегодня идти на учебу, — басом просипел он, — у меня кризис.
— Вот сучка, — лексика Розы Борисовны не отличалась разнообразием, — у ребенка теперь криз.
Ругая на чем свет стоит Алису, она пошла стелить своему детине свежее постельное белье, благоухающее лавандой. Все, как врач прописал — для успокоения. Семочка, расстроенный, опять завалился спать.
Через пару часов, когда Семочка проснулся, Роза Борисовна неожиданно выдала охуительный план.
— Дорогой, я придумала, как ее наказать.
— Кого, ее, мам? — Сема уплетал блинчики с форшмаком и, казалось, уже забыл о своих злоключениях.
— Ну эту, Алису-гадину. Забыл, какой она нанесла нам удар? До сих пор за сердце хватаюсь. — в сердцах Роза Борисовна сплюнула на пол.
— Может, ик, ну ее, пусть идет… в жопу, — выспавшийся Сема был на редкость миролюбив.
— Не, она нас опорочила и нанесла мне обиду. Не могу этого так оставить.
— Ну ладно, — Сема отодвинул тарелку с блинами, — давай, расскажи о своем плане.
— Слушай сюда, сына, когда эта шкица придет за своими шмотками, я подброшу ей сверток с моими драгоценностями. Не пожалею браслет и кулончик. Потом мы напишем заявление о краже.
— Мама, может не надо, уголовщиной попахивает, — Семины поросячьи глазки быстро забегали от страха. — А мне с ней еще учиться.
— Надо, Сема, надо. Потом заберем заявление из ментовки, так она нам в ножки будет кланяться после этого.
Сема с сомнением посмотрел на свою мать.
— А что потом?
— Что, что, в кого ты такой шлимазл?! Дальше будет игра на наших условиях. Ты сможешь ее простить, если, конечно, я тебе разрешу. А может пошлем ее… И вообще, найдешь себе девчонку получше!
Сема разжевал очередной блин, минутку подумал и произнес:
— Ладно, мама, давай так и сделаем. Отомстим этой курице, чтобы неповадно было динамить настоящих парней.
— Вот и ладненько, пойду подберу побрякушки, да соберу в кулек ее барахло, — произнесла Роза Борисовна со злобой смотря в окно.
Глава 33
Через несколько дней четверо друзей собрались за столиком уютного «Менуэта».
Макс был возбужден, Гера — весел, Дэн — хмур, Кир — в ровном настроении. Его жена научила его быть всегда в одном настроении.
Только усевшись за стол, Макс потряс зеленым купюрами.
— Девчонки сбросили мой гонорар. Ребята, прикиньте, за скромные поебушки я получил почти месячную ЗП доцента.
— Ну так, на видео ты ебал, а на работе тебя, чувствуешь разницу? — Гера этим вечером был в ударе.
Макс потупился.
— Ну это, я просто предложил оплатить попойку.
— Это дело! — воскликнул Кир. — Официант, бутылочку бургундского!
— Неее, — протянул Гера, — без вискаря сегодня не обойтись.
— Что у тебя стряслось? — спросил Дэн.
Гера сделал загадочное лицо и начал свой рассказ.
— На днях у меня разболелся зуб. Я поковырялся во рту ручкой и обнаружил, что у меня порядочное такое дупло. Ну что же, подумал я, надо лечить. Прихожу в свою клинику к любимой врачихе — Вере Павловне.
— Сколько ей лет? — с улыбкой спросил Кир.
— Сорок пять, — ответил Гера, смущаясь, — но к моему рассказу это не имеет никакого отношения.
— Ну разумеется, — сказал Дэн. — Давай, жги по встречной.
— Ну так вот, женщина эта ко мне всегда неровно дышала. И скидочку сделает, и слюнки вытрет, и за рентген денег не возьмет. Так и знал, что втрескалась по самые уши. Сижу, значит, с открытым ртом, а она как надавит на зуб какой-то острой хренью, так у меня искры из глаз посыпались.
— Садист в юбке детектед, — сказал Макс. — Одно радует, что это все стоит у вас в России очень дешево.
— А ты давно американцем-то стал, балбес? — заметил Гера и продолжил.
— Сижу, глаза пучу в потолок, а слезы из глаз текут. Больно что писец. А врачиха мне вдруг говорит, что нужна мол, седация на лицо.
— «Седация» или «сидация», — заржал порядком поддатый Макс. Какой-то порно-фильм получается.
— Слушай дальше, это тебе не вебкамщиком быть, — Гера и бровью не повел. — Нажимает, значит, моя любимая Вера Павловна на педальку, а кушетка так в горизонтальное положение — хоп, а потом вниз приехала — хоп.
— А дальше что было? — заинтригованный Дэн перестал жевать тапас с ростбифом.
— А дальше — хоп и докторша запрыгивает на меня и садится на лицо.
— Еж твою клеш! — завопил Макс, — офигеть!
— Короче, она садится, а там — бритая пизденка. Трусиков на ней оказывается не было от слова совсем. Она, значит, без палева надвигает свою кисулю на мои рот и нос. Знаете, что было самое интересное, парни? У меня зубная боль прошла, словно ее и не было!
— Попахивает какой-то котолампой, — протянул Дэн.
— Какая лампа? Да у меня ее сок на носу и губах еще не обсох, — разгорячился Гера.
— Ладно, верю, — сказал Дэн. — Ты же у нас Гера — спец по взрослым женщинам.
— А я что говорю? — Не уловив сарказма продолжил Гера. — Начала она по мне елозить и удовольствие получать. Половыми губами прямо по носу. Почти как в этих ваших фильмах.
Он покосился на Макса, который при этом густо покраснел.
— Ну так вот, — продолжил Гера, — сцена, достойная пера Чайковского. Я лежу, она сидит, кайфует. А двери и стены, надо сказать, в этом кабинете китайские. Слышимость — отличная. Лежу я и очкую, что откроется дверь, кто-нибудь войдет, а ее медовая ловушка возьмет и поглотит меня.
Друзья захохотали.
Слегка захмелевший Макс произнес:
— Слышь, герой-любовник, Чайковский — это не писатель, это, ик, читатель.
Друзья заржали снова.
— Что было дальше? — Дэн старался не терять нить повествования.
— Что-что, — Гера смущенно продолжил свой рассказ. — Она удовлетворила свою похоть, излила на меня свой сок, а потом встала и, как ни в чем не бывало, продолжила ковырять мой зуб.
— Так она не вздрочнула тебе ни разу, так что ли? — Макс казался удивленным. — Ну, это не по-женски, что ли. Я считал, что каждая милфа только и мечтает подержаться за твердый член.
— Нет, прикинь. Она села на свой стульчик, и как ни в чем не бывало, вкатила мне обезболивающее. Потом херакс-херакс, посверлила и запломбировала.
— Ну ты даешь, эпик фейл — твое второе имя, — сказал Кир.
— Чтобы не быть голословным… моя «любимка» с меня за анестезию денег не взяла, только за пломбу, — гордо сказал Гера.
Гогот еще долго стоял над залом «Менуэта». Этот вечер ребята могли бы запомнить под названием «Отлизал за
