на Бакинском тракте стояли пикеты из егерей или мушкетёров Севастопольского полка.
– До декабря, до самого снега велено тут стоять, – поясняли солдаты в пикетах. – Пока дорога совсем на зиму не закроется, надобно её караулить. Тут по горным тропам не больно-то ведь и пройдёшь, а уж с грузами тем более. Их превосходительство генерал Булгаков сказал, что, коли дороги будут нашими, так и весь край вскоре успокоится. Так что держим.
В Шемахе майор Кетлер дал своим людям полный день отдыха, и они отсыпались в домашнем тепле. Под вечер уже Гончаров отвёл Чайку к местному кузнецу, который сменил сбитую подкову на правой передней ноге. Тимофей немного подумал и махнул рукой, попросив его перековать все остальные. Поход по каменной горной дороге – дело серьёзное. Когда это ещё ты в полк прибудешь, а горы, они небрежения никакого не любят. На своей шкуре уже это сам прочувствовал. В итоге пришлось расстаться с целым полтинником и одним гривенником, благо деньги пока ещё были. Ну да ладно, кузнец был старательный, дело он своё знал и поправил всё на совесть.
Последние сто вёрст дороги Кетлер торопил свой отряд. По словам начальника Шемахского гарнизона, войска генерала Булгакова были уже на подходе к Баку и вот-вот можно было ждать штурма или добровольной сдачи города. Второго октября 1806 года, пройдя последний горный перевал уже в сумерках, драгуны увидали множество костров на восточной, равнинной стороне.
– Войсковой лагерь, – заметил, кивнув на огни, Кошелев. – Дошли. Гляди-ка, не взяли наши ещё город. Так бы для чего им под открытым небом за стенами стоять, когда и внутри квартироваться можно. Поспели мы, братцы, всё-таки.
Через час, миновав перед лагерем заставу, майор Кетлер разрешил всем спешиться и вместе с господами офицерами ускакал на доклад к командующему русским экспедиционным корпусом. Гончаров дал сухарь Чайке, не рассёдлывая, ослабил подпругу и прошёл вдоль колонны к знамённой группе.
– Тимофей, вечер уже, когда свою пятёрку ставить будешь? – спросил переминавшийся подле фанен-юнкера Фрол. – Стемнело давно, а мы всё с караула не можем смениться!
– Уговор был перед ужином смену делать, а где он, этот ужин? – парировал Гончаров. – Вот как только в лагерь заедем и лошадей на отдых выставим, там уже и поменяемся. И чего ты, Рыжий, бузишь вечно, приказ к смене был от их благородия? Нет. Вот и ждём команды.
– Ну тогда и сами не обижайтесь, коли и мы тоже потом замешкаемся, – проворчал тот обиженно. – Дмитрий Иванович, засвидетельствуй, что второй эскадрон со сменой караула тянет.
– Сами разбирайтесь, – отмахнувшись, заявил главный знаменосец полка, молоденький, только полгода назад прибывший в полк и готовившийся стать офицером юнкер. – Мне главное, чтобы пятёрка караульных была рядом, остальное – это уже ваше дело.
– Слышал, Рыжий, вот так-то, – сказал, ехидно улыбнувшись, Тимофей. – А то Дмитрием Ивановичем задумал прикрыться. Он у нас человек серьёзный, скоро прапорщика получит, ещё и тебя, шлында ты эдакая, будет гонять.
– С чего это?! – воскликнул обиженно Фрол. – Я, может, службу не хуже прочих несу и устав знаю. Медалию с галуном нацепят на мундир и потом важничают. Идите к своему отделению, господин младший унтер-офицер, коли менять нас не хотите. И нечего знамённый караул пустыми разговорами от службы отвлекать.
– Ну стой, стой, служи, – с усмешкой проговорил Гончаров. – До ужина-то ещё времени ой как много.
Начальство приехало с важными вестями: бакинский правитель Хусейн-Кули-хан при подходе русских войск скрылся в горах и в городе сейчас царит большое волнение. Народ боится суровой кары за убийство князя Цицианова и в отчаянии готов сражаться.
– Генерал Булгаков своего сына в крепость послал, – рассказывал драгунам Кравцов, – который подполковником в Борисоглебском драгунском полку служит. Вот он сейчас безо всякой охраны там ездит и увещевает горожан смириться и сдать свою крепость без боя. Если с ним, не дай Бог, чего-нибудь приключится и бакинцы не покорятся – быть большой крови.
Ночь была беспокойной. Из-за городских стен до русского лагеря доносились крики, и Тимофей, проверяя свой караул у знамени, с опаской на них поглядывал. Штурмовать их не хотелось, одних только пушек там, по слухам, было выставлено более полусотни.
– Всё, Федот Васильевич, меняйтесь, – обратился он к ветерану. – Часа три у вас есть до рассвета, успеете отдохнуть.
Лежавший на попоне фанен-юнкер, услышав шум, открыл глаза и, увидев, что это свои, убрал палец со спускового крючка пистоля.
– Нельзя было без сутолоки? – проворчал он и накрыл другой рукой убранное в чехол знамя.
– Тихо! – шикнул на запнувшегося о камень Калюкина Тимофей. – Двое по бокам с мушкетами, двое сидя. Потом сам людей поменяешь, за старшего. – Он кивнул Чанову. – Пошли мы.
– Ступайте, – зевнув, проговорил тот. – С завтраком, главное, не тяните, а то неизвестно, как оно потом будет.
Всю ночь, рискуя на каждом шагу своей жизнью, младший Булгаков ездил верхом по улицам и площадям, объявляя всем, что прислан успокоить народ и объявить ему прощение. Бакинцы с недоумением глядели на русского офицера, ездившего среди них без всякого конвоя, и мало-помалу успокоились.
На следующий день, третьего октября, как только русский отряд стал приближаться к городским стенам, весь народ под предводительством духовенства, беков и воинских начальников вышел к нему навстречу. Самый важный из делегации старшин – Казем-бек отделился от процессии и сказал подъехавшей генеральской свите по-восточному напыщенную приветственную речь. Командующий русскими силами генерал от инфантерии Булгаков Сергей Алексеевич, выслушав её, милостиво кивнул, и к нему вынесли на малинового цвета подушечке золотые ключи и десять городских знамён «с уклонением их до самой земли».
– Хан сбежал, – объявил во всеуслышание Казем-бек. – Мы же молим русского императора и в его лице славного генерала Булгакова о пощаде и принятии нашего народа в российское подданство на веки вечные.
Толпы бакинцев, вышедшие за городские стены, вместе со своими лидерами стояли молча, с опущенными головами, ожидая своей участи.
Булгаков, сидя верхом на арабском жеребце, оглядел стоявших и торжественно объявил всем помилование. Под гром пушек и крики «Да здравствует великий русский государь!» он во главе колонны войск въехал в крепостные ворота. Под развёрнутым полковым знаменем вступил в него и сводный отряд нарвских драгун. В этот же день на центральной площади при великом стечении народа было объявлено, что Хусейн-Кули-хан вместе со всем своим потомством низложен, а Бакинское ханство становится русской провинцией. Приведённые к присяге горожане восторженно кричали, выражая преданность новой власти. Стоя в оцеплении, сжимая цевьё мушкета, Тимофей вглядывался в эти счастливые лица. Для людей, ожидавших большую кровь и смерть в наказание за убийство
