Книга Мои нереальные парни - Долли Олдертон

– Мама, ты все рассказала?

– Да.

– Об инсульте, обо всем, что посоветовал доктор? Передала все медицинские справки и выписки из больницы?

– Нина, хватит говорить со мной как с ребенком.

– Да, Нина, – вмешалась Гвен. – Мэнди очень мне помогла и сообщила всю историю болезни вашего отца.

– Просто у меня такое ощущение, что я единственная, кому до всего этого есть дело, и я так больше не могу, не могу. Я ужасно боюсь, что с папой что-то случится и кто-нибудь спросит все подробности, а я забуду или упущу и…

– С каких пор ты единственная, кому есть дело? Тебя здесь никогда не бывает! – не удержалась мама.

– Вот именно! Это-то меня и беспокоит! Меня здесь никогда не бывает, и все же только я воспринимаю проблему всерьез!

– Погодите, погодите, – прервала нас Гвен. – Ваша мама относится к этому очень серьезно, и мы вместе позаботимся о том, чтобы впредь записывать всю важную информацию. Нина, скажите, что вас больше всего волнует в состоянии Билла на данный момент?

– Больше всего меня волнует то, что мама снова позволит ему выйти из дома в мороз и на этот раз папе не так повезет встретить понимающих и милых людей.

– Хорошо, – изрекла Гвен. – Входная дверь – частая проблема, но вполне решаемая.

– Я не собираюсь вешать на дверь амбарный замок и превращать дом в тюрьму строгого режима! – закричала мама.

– Этого и не требуется, есть масса других способов. Как насчет шторы? Если занавесить дверь, у него не возникнет стремления к ней подойти.

– Какую-то определенную занавеску?

– Мама, сейчас не время думать о дизайне.

– Просто темную занавеску, – сказала Гвен. – И еще нам следует разобраться с протоколом Герберта[30]. Мы можем заполнить форму сейчас и обновлять по мере изменения состояния Билла. Таким образом, она будет у нас под рукой, чтобы тут же передать в полицию, если он снова пропадет.

– Хорошо, – сказала я. – Давайте займемся этим сегодня же.

– Вы хотели бы обсудить что-нибудь еще, Нина?

– Да, – ответила я. – Папа неправильно помнит некоторые вещи. Подобное периодически случалось и раньше, но в основном он сохранял ясную память. Теперь он все чаще погружается в вымышленный мир. Путается в людях и событиях прошлого. Говорит о том, чего не было, или о тех, кого здесь нет, и я считаю, что лучше ему не перечить.

– Исключено, – отрезала мама.

– Один человек сказал мне, что это самое разумное решение. Можно не вступать с ним в противоречие, не поощряя его заблуждения.

– Не понимаю, как это ему поможет, – сказала мама.

– Он расстраивается, потому что уверен в своей правоте. Представь, как бы тебя раздражало, если бы кто-то раз за разом говорил, что ты ошибаешься в том, в чем убеждена.

– Точно, – согласилась Гвен. – И Нина права, есть способ уладить это деликатно. Вы можете привести пример из последнего?

– Он думает, что его мама жива, хотя она умерла двадцать лет назад, – сказала я.

– Хорошо. В следующий раз, когда он заведет речь о своей маме, не говорите ему, что ее больше нет, а лучше попросите поделиться счастливыми воспоминаниями о его детстве. Или вместе просмотрите фотоальбом и обсудите ее фотографии.

– Ты сможешь это сделать, мама?

Она ковыряла свои покрасневшие и истерзанные кутикулы и отказывалась смотреть мне в глаза.

– Да, – сказала она.

Гвен остановилась в коридоре и сняла с крючка пальто.

– Значит, у вас есть мой номер телефона и адрес электронной почты, чтобы связаться при необходимости.

– Спасибо, – сказала мама.

– И я зайду снова через неделю.

Папа спустился по лестнице. Не успели мы с мамой что-либо придумать, как Гвен подошла к нему с протянутой рукой.

– А! Добрый день, Билл, – сказала она приветливо и в то же время официально. – Я Гвен. Приятно познакомиться.

– И мне приятно, – ответил он.

– Я слышала, вы работали учителем.

– Да.

– А чего?

– В основном детей, – сказал он.

Гвен рассмеялась. Было приятно снова увидеть папу в роли инициатора шутки, а не ее невольного объекта. Гвен попрощалась с нами и ушла. Вскоре я тоже ушла. Мама пообещала звонить каждый день и держать меня в курсе папиного состояния.

Я не рассказала маме о Максе. В детской попытке обмануть судьбу я решила, что чем больше людей будет знать о его исчезновении, тем меньше вероятность, что он вернется. Я делала все возможное, чтобы сохранить Макса рядом с собой. Начала читать нашу раннюю переписку, будто листала текст пьесы. Предпочла жить с его полуживой версией, лишь бы не признавать, что он ушел навсегда.

Для ужина в тот вечер я выбрала томатный суп по особому рецепту, который слегка усовершенствовала для новой книги. Сладкий, нежный, незатейливый суп, напоминающий консервированное томатное пюре, был самым желанным средством от хандры. Он переносил меня в те времена, когда родители беспокоились о моем здоровье и прохладной рукой трогали мне лоб или отправляли в постель в определенное время, и мне не приходилось думать об этом самой. По пути в супермаркет я увидела бездомную женщину. Однажды я спросила, не нужно ли ей чего-нибудь из магазина, и она сказала, что любит бисквитные кольца. С тех пор, если я видела ее там, то всегда покупала для нее пачку. На кассе передо мной пожилой мужчина с изогнутой полумесяцем спиной выгрузил свои покупки: пакет с кошачьим кормом и три миниатюрных трайфла[31] в стаканчиках. Я задалась вопросом, давала ли ему мама этот десерт в детстве. Сладкий и однородный томатный суп, сладкие цветные кругляши бисквита, нежный заварной крем и желе. Содержимое корзин в супермаркетах наглядно демонстрирует, что все мы не так уж хорошо приспособлены ко взрослой жизни.

Тем вечером, пока я медленно нагревала в кастрюле сливочное масло, лук и помидоры, снизу донесся громкий шум. Это был непрерывный, звериный вой, в котором звучала ярость боевого клича и боль от боевых ран. Он напоминал рев краснолицых футбольных фанатов проигравшей команды, наводнивших метро после матча. Хеви-метал.

За дверью Анджело раздавался оглушительный грохот – фейерверк ударных, раздирающие до крови струны гитары и крики монстров и демонов. Я постучала, но музыка была такой громкой, что я не расслышала собственного стука, хотя различала голос Анджело, который подпевал несуществующей мелодии. Я забарабанила в дверь кулаками – ответа не последовало.

Я поднялась наверх и постучала в квартиру Альмы. Она открыла и улыбнулась, ее карие глаза сверкали, лицо-сердечко обрамлял черный головной платок в голубой цветочек.

– Привет, Альма, как дела? Как поживают чили?

– Мы с ними страдаем от холодов, а в остальном все хорошо. Как у тебя дела?

– Нормально, нормально. Вас беспокоит шум снизу?

– Какой шум?

– Анджело с первого этажа очень громко включил музыку, разве вы не слышите?

Альма высунулась из дверного проема и, прислушиваясь, повернула голову в сторону лестницы.

– Ах, да, – сказала она. – Теперь слышу. Но внутри – нет. Думаю, мне повезло: квартира подо мной поглощает шум.

– Да, именно, это моя квартира.

– Ох, – сказала она.

– Его стало чересчур много. Он будил вас раньше?

– Нет, ни разу. Хорошо, когда ты старая и глухая.

– Вы не старая, – сказала я. – Но я рада, что вы немного глухая, для вашего же блага. Он так сильно шумит и отказывается идти навстречу, когда я пытаюсь поговорить.

– Могу я чем-то помочь? – спросила она. – Как-нибудь облегчить твои страдания?

– Ох, Альма… Вы такая милая.

– Если шум станет невыносимым, ты всегда можешь переночевать на моем диване.

– Спасибо.

– Хотя, полагаю, вместо этого ты отправишься к своему приятелю-красавцу, – сказала она, и ее глаза при свете лампочки в коридоре сверкнули драгоценным блеском. – Как он поживает?

Альма помешалась на Максе с тех пор, как он однажды занес ее покупки наверх. Теперь при каждой нашей встрече она говорила, как мне с ним повезло, какой он необыкновенный. Я решила не уточнять, что ему тоже повезло со мной – женщиной, которая заносила покупки Альмы наверх бессчетное количество раз.

– Хорошо, – сказала я.

– Скоро он станет твоим мужем!

– О, насчет этого не уверена, – усмехнулась я.

Она понимающе усмехнулась в ответ.

– Быть замужем –