Лундгрен
«Папа-дыра»
(Рассказ)
В переводе Анастасии Шаболтас
Когда папины веки опускаются словно нож гильотины, Коре захлопывает дверь автомобиля. Отец переводит взгляд на дорогу, и с неосвещенного заднего сиденья Коре видны только его правые рука и нога, кусочек щеки. На приборной панели лежат папины солнечные очки и подмигивают ей как черные звезды. Тихо шумит кондиционер. В салоне пахнет новой обивкой.
Когда папа сдает назад по дорожке, Коре поворачивается к окну, чтобы успеть помахать маме, которая стоит у дома, на мощенном каменной плиткой пятачке, и смотрит им вслед. Машина останавливается, переключается передача. И они уезжают.
Сказали — на пять недель.
Каждое лето все повторяется: время делится на два больших отрезка, первый уже позади, сейчас середина июля и краски сгущаются, это заметно в закутках, по кронам деревьев, и цвет газона стал более глубоким, сменил свой светлый июньский наряд на неяркую темно-зеленую щетину.
Пять недель. Коре откидывается на сиденье и пытается ослабить ремень, но он застрял. На обочинах уже отцвела лесная герань, остались только торчащие голые стебли. Цветки у нее — розовые, белые и сиреневые. Когда Коре с мамой украшали шест на Мидсоммар, их было в избытке, они собрали целые охапки и в тот вечер засиделись допоздна, до половины второго.
Когда они въезжают на пригорок, машина слегка замедляется. Резкие щелчки поворотника. И тут они сворачивают на шоссе. Когда скорость на спидометре переваливает за семьдесят, папа нажимает на кнопку, блокирующую все двери.
Условленный день приближался как острый перевал, за которым царила неизвестность, но в то же время все было знакомо. Затем условленный час. Тик-так. И вот наверху, у дороги, Коре заметила машину. Звать отцу не приходилось. Коре все равно выходила сама, как будто ее притягивал черный магнит, хотя ноги едва слушались. Все утро она бродила с открытой сумкой, переходя из комнаты в комнату. Но неважно, что она возьмет с собой. Там уже все есть. Новая зубная щетка вместо лохматой, которой она пользуется дома, розовый дождевик вместо зеленого, висящего на крючке в прихожей, куча комиксов в комоде. И игрушки. Блокноты. Даже тюбики с масляной краской, подарок ей на Рождество. У папы есть все необходимое — все, что только может понадобиться.
А вместе с тем нет ничего.
Он всегда опаздывал, а она всегда сидела и ждала, в прихожей, сжимая ручку рюкзака в руках. Катя готовила ужин на кухне. Позже придет Сюсанна, они сядут на веранде за домом, зажгут спираль от комаров, будут пить вино и болтать о всякой ерунде. От этих мыслей внутри становилось пусто, от того, что все здесь будет как обычно. Без нее. Если бы она не ждала папу, она бы прямо сейчас достала коробку с рукоделием и поставила ее на кухонный стол, слушала бы кассеты и что-нибудь мастерила из ватных шариков, с клеем и пайетками. А потом они с мамой смотрели бы передачу «Час Диснея» и пили лимонад, и потом наступило бы время «Форта Боярд». Ну, если только мама успела бы закончить уборку, а так сначала она бы все доделала.
— Интересно, найдешь ли в этом году ракушки, — сказала Катя, доставая из морозилки пачку креветок. — И ты ведь не успела еще покататься на своем новом красивом велосипеде? Наверняка цепь у него не слетает.
Коре кивнула и снова сжала ручку рюкзака. Наверху у дороги ветер слегка касался деревьев рябины. Машина все не появлялась. В прихожей стоял полумрак.
На стене у входной двери виднелись поблекшие линии, которые Коре в три года нарисовала мелками. После того как мама наконец нашла на чердаке кусок обоев и заклеила рисунок, Коре уже через несколько дней на том же самом месте нарисовала каракули красными и черными мелками. «Идеальное место для рисунка», — повторяла, смеясь, Катя.
На кухне все стихло. Когда Коре бросила туда взгляд, Катя отвела глаза и снова начала возиться с узлом на пакете. Коре опять выглянула на улицу и тут увидела подъезжающую машину. Появилась как из ниоткуда. Коре сразу встала и надела рюкзак.
— Если что, звони, — сказала мама и обняла Коре. — Моя зайка.
«Хорошо проведи там время, — сказала она. — Хорошо-проведи-хорошо-проведитамвремя».
— Коре, — говорит папа.
Он смотрит на нее в зеркало заднего вида. Вдали у них за спиной дома уже скрылись из виду.
— Поедем в магазин игрушек, — говорит он. — Выбирай все, что захочешь.
Из-за прохладного сквозняка в машине кожа у нее на ногах, от кроссовок до велосипедок с узором, покрылась мурашками. Бедра липнут к кремовой кожаной обивке. Коре подмерзает, но молчит. Голос забрался глубоко к ней внутрь и затаился там, будто твердая горошина.
Папа гонит по изменчивому ландшафту, машина почти бесшумно движется на скорости сто двадцать. Через плечо папа смотрит на каждую машину, которая остается позади. Коре случайно кончиком носа дотрагивается до оконного стекла, осторожно вытирает его рукавом свитера, чтобы не осталось пятна. Она видит, как снаружи незримые для других звери, те семеро, которые были с ней с детства, следуют за ними по обочине. Титус, Бабель, Болло Се, Митко, Маша, Иврахим и Тот-с-длинными-пальцами. Впереди бежит Титус, такой красивый. Поблескивают темные глаза-жемчужины. Остальным приходится прилагать усилия, чтобы не отставать, перебираться через пеньки, лесные заросли и канавы. Временами Митко летит, так легче. Иврахим держится поодаль от остальных. Распаханные поля по обеим сторонам сменяются многокилометровой сеткой ограждений. А за ней густой лес. Коре знает, что в глубине, среди деревьев, есть другие, более крупные звери. Пока их не видно. Но они там есть.
Дорога идет под уклон, между стволами мелькает солнце. То тут, то там Коре замечает какой-нибудь дом, на крутом спуске их становится меньше. И вот мир пустынен и безлюден. Они проезжают мимо безлюдной заправки, развалившегося сарая. Мимо голых стволов на фоне сожженной травы. Все падает, зияет ведущей в никуда пустотой. Затем машина оказывается внизу, в глубокой низине, и за поворотом перед ними расстилается город. Круговой перекресток с большой железной фигурой, а за ней пыхтящие вверх, в густое одеяло из облаков, трубы. Из люков идет пар. На остановке на
