Казалось, какой-то джинн взял эту шкатулку из сокровищницы индийского раджи и перенес в далекий северный город.
Надежда вошла в ворота и увидела садик, по обеим сторонам которого стояли галереи с подвешенными в них яркими расписными барабанами. Один из них с сосредоточенным видом вращал человек восточной наружности.
Надежда подошла к яркой расписной двери и толкнула ее, но та оказалась закрыта. Тогда она решила обойти вокруг храма и почти сразу нашла неприметную, спрятавшуюся за колонной дверь, к которой была приколота записка загадочного содержания: «Ширээтэ сегодня не принимает».
«Кто такой ширээтэ? Или что такое?» – удивленно подумала Надежда и на всякий случай толкнула дверь. Та открылась, и Надежда вошла внутрь.
Сначала она оказалась в маленьком помещении вроде сеней, а из него вышла в огромный, плохо освещенный зал. Из полутьмы выглядывали позолоченные, украшенные фантастической резьбой панели и колонны, а также чудесные витражи с экзотическим восточным орнаментом. Впереди, возле разрисованной стены, стоял огромный, ярко расписанный барабан. Вдоль других стен красовались очень интересные статуи – воины со свирепыми лицами и кривыми мечами в руках. Чуть дальше, напротив входа, возвышалась позолоченная статуя сидящего в позе лотоса Будды.
Даже пол был покрыт сложными и красивыми мозаичными узорами, среди которых Надежда с удивлением разглядела свастику, правда, тут же вспомнила, что свастика – древний восточный символ вечности.
– Есть здесь кто-нибудь?! – громко спросила Надежда и тут же услышала, что из глубины помещения раздаются ритмичные шаркающие звуки.
Она пошла на эти звуки и вскоре увидела старика в длинном халате, который неторопливо подметал мозаичный пол.
– Здравствуйте! – проговорила Надежда, направляясь к старику.
Он никак не отреагировал на ее приветствие.
– Здравствуйте! Можно вас спросить…
На этот раз старик вздрогнул и поднял глаза. Только сейчас Надежда увидела, что он в наушниках.
Продвинутый дед! Интересно, какую музыку он слушает? А может, вовсе и не музыку, а какую-нибудь аудиокнигу?
Старик вынул наушники и проговорил:
– Вы к ширээтэ? Его не будет, он улетел в Улан-Удэ.
Значит, ширээтэ – это все же человек. Наверное, священник, а может, настоятель этого храма.
– Нет, я хотела найти кого-нибудь, кто читает на санскрите или на тибетском языке, – вежливо проговорила Надежда. – У вас ведь наверняка есть такой человек?
– Вам нужен Данзан Байреддинович.
– А где его можно найти?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Сейчас он, наверное, дома. Он живет недалеко от храма.
– Ну, там его, наверное, неудобно беспокоить. А когда он здесь бывает, в храме?
– А это вы там посмотрите, вон расписание висит! – И старик показал на разграфленный листок, висевший возле неприметной двери, ведущей во внутреннее помещение.
– Фамилия его Ламдумаев! – крикнул ей вслед старик.
Надежда подошла к двери и уставилась на листок. Он был разграфлен по дням недели, и против каждого дня стояла фамилия – наверное, того священника, который в этот день дежурил в храме. Против четверга было написано: «Д. Б. Ламдумаев».
«А сегодня среда, – подумала Надежда. – Вот неудачно. Придется вернуться сюда завтра. Хорошо хоть, не через неделю!
Прежде чем отойти, Надежда еще раз внимательно просмотрела график, и в самом низу листка увидела сделанную неровным почерком приписку: «Ответственный за уборку храма – О. С. Туктамаев».
Эта фамилия показалась Надежде знакомой и, порывшись в памяти, она вспомнила, что такую же фамилию носил сторож, которого оглушили сто лет назад во время ограбления храма.
Может быть, этот старик – потомок того сторожа? Его внук или правнук? Вдруг он что-то знает о тех событиях столетней давности? Хотя, возможно, среди буддистов это распространенная фамилия.
На всякий случай Надежда решила расспросить уборщика, но того уже не было. И вообще, в храме не было ни души.
Надежда почувствовала себя неуютно. Со всех сторон на нее смотрели позолоченные и бронзовые статуи, и взгляды их были мрачными и неодобрительными. Особенно воинов с обнаженными мечами…
Уже через минуту Надежда была на улице.
На полпути к Приморскому проспекту она встретила невысокого, неприметного, скромно одетого худощавого человека. Единственное, что отличало его от остальных прохожих, – смуглое лицо и узкие загадочные глаза, чем-то напоминающие лица статуй в буддийском храме.
Какое-то неясное чувство подтолкнуло Надежду, и она шагнула навстречу незнакомцу.
– Вы случайно не Данзан Баре… Барейт… Байреддинович? – спросила она, с трудом выговорив непривычное имя.
– Да, это я.
– Как удачно, что я вас встретила! По графику вы должны быть здесь только завтра.
– А чем я могу вам помочь?
– Уборщик храма сказал, что вы владеете санскритом и тибетским языком, а я как раз искала человека, который мог бы перевести одно старое письмо, которое попало в мои руки.
– Это письмо написано азбукой деванагари?
– Да, судя по всему.
– Ну что ж, не будем же мы разговаривать на улице… пойдемте в храм, в мою комнату.
Они вошли через ту же неприметную дверь, пересекли большой зал и вошли в небольшую, красиво обставленную комнату.
Здесь была темного дерева старинная мебель восточной работы, богато украшенная резьбой и потускневшей от времени позолотой. На низком резном столе стояла небольшая статуя Будды, на стенах висели шелковые свитки с рисунками и керамические маски свирепых демонов. Часть комнаты была отгорожена шелковой ширмой, расписанной драконами.
Хозяин придвинул Надежде деревянное кресло с резной спинкой и вежливо спросил:
– Не хотите ли чаю?
Надежда заколебалась:
– Мне неловко вас утруждать…
– Никакого труда. Я все равно буду себе заваривать. Кстати, не советую отказываться – уверяю вас, такого чая, как у меня, вы больше нигде не попробуете.
– Что ж, если так – давайте…
Священник ушел за ширму, откуда донеслось негромкое бряканье и звон посуды.
Через две или три минуты он появился с подносом в руках, на котором стояли две дымящиеся чашки из темной керамики.
Самое удивительное, что за эти считаные минуты священник удивительным образом изменился. Вместо недорогого темного костюма на нем была тога шафранового цвета, тяжелыми складками спадавшая почти до пола. Одна рука была обнажена. В этом облачении священник приобрел удивительно внушительный, даже величественный вид и был похож на античного жреца, служителя древней религии.
