Мимо проехала машина и еще одна, но никто не обратил внимания на кучу какого-то валяющегося на обочине тряпья. Или сделали вид, что не обратили, потому что нынче чем меньше ты видишь, тем спокойней спишь.
Безголовый, безрукий, слегка напоминающий человеческую фигуру сверток мог пролежать на обочине, наверное, до самого утра, если бы на него не обратили внимание случайные прохожие. Вернее, неслучайные прохожие. Две женщины — одна молодая, другая в возрасте. Они только что вышли из подъезда и, обойдя дом, подошли к дороге. И стали всматриваться вдаль. Похоже, они кого-то искали. Они искали своего пропавшего мужа и отца.
— Смотри-ка! — сказала одна из женщин.
И показала на лежащий на обочине сверток.
Они подошли к нему поближе.
Это был мешок, самый обычный мешок, в которых перевозят и хранят картошку. Только не похоже было, чтобы в нем была картошка, — этот мешок имел совсем-совсем другие очертания, был весь в крупных буграх и был в каких-то темных, промочивших ткань насквозь пятнах. Как будто в нем перевозили не картошку, а перевозили свежее мясо.
Женщины приблизились к мешку, и им вдруг стало неуютно, стало страшно, потому что они смогли оценить его размеры! Мешок был точно таким, каким должен быть, если в него засунуть человека. Например, их отца…
А вдруг?!
Боясь предположить худшее, боясь даже об этом подумать, они остановились в одном шаге от своей жутковатой находки.
Мать потянулась к горловине мешка.
— А если это он?! — испуганно ойкнула дочь. — Давай лучше милицию вызовем!
Но было уже поздно… Мешок зашевелился. И сказал:
— Они уехали?
Женщины с визгом отпрыгнули в стороны.
Из мешка показалась голова. Голова их отца. Которую трудно было узнать, потому что вся она была в ссадинах, синяках и кровоподтеках.
Голова испуганно огляделась по сторонам.
Машины не было!
Вслед за головой из мешка вылезли плечи. Руки. Туловище… Туловище тоже было в крови, пропитавшей рубаху и мешок.
Мать с дочерью разом, в голос завыли.
— А ну — цыц! — рявкнул на них муж и отец. — Помогите лучше.
Его подхватили под руки и повели к подъезду. Он шел с трудом, сильно прихрамывая, но шел своими ногами…
Что с ним произошло, прапорщик Кузьмичев так и не понял. Но более всего не понял, почему вернулся домой и почему с головой!
Его, ни сном ни духом не ожидавшего такого поворота событий, сняли с дивана, впихнули в джип и увезли в неизвестном направлении. Увезли чеченцы, которым он продал переносной ракетно-зенитный комплекс. Вернее, он не им продал, он местным браткам продал, а те перепродали его чеченцам. Которых предложенный товар чем-то не устроил.
По крайней мере, так понял Кузьмич. Понял, что ему предъявляют рекламацию, потому что чеченцы стали кричать, что он вор и обманщик, и стали его жестоко бить, требуя, чтобы он во всем признался. На их перекошенные злобой лица было жутко смотреть! А потом один из них выдернул из ножен здоровенный нож, которым хотел перерезать ему шею. Но его оттащили другие чеченцы, потом они долго о чем-то друг с другом спорили и снова хотели зарезать…
Он уже был уверен, что зарежут, он уж со всеми мысленно простился… Но его отпустили, потребовав вернуть деньги и сообщить им, когда на склад привезут новую партию «Игл».
— Если ты снова обманешь, мы тебя найдем и на куски порежем! — предупредили они. — Теперь ты только с нами торговать будешь, понял, да?!
Он все понял, понял, что торговать будет только с ними, что если кто-нибудь еще станет посягать на «их» оружие, то он должен тут же сдать им конкурентов, чтобы они с ними разобрались, как умеют.
Судя по всему, предприимчивые чеченцы решили, что этот склад отныне должен принадлежать не Министерству обороны, а им и снабжать только их. Наверное, так было удобней — получить оптом, в полную свою собственность целый воинский склад, вместо того чтобы мотаться по стране скупая оружие в розницу.
Он, конечно, с радостью согласился.
После чего его снова побили, засунули в мешок и выбросили возле дома, приказав минимум полчаса сидеть тихо, не шевелясь и не подавая признаков жизни.
А чтобы он понял, что они не шутят, что грозят всерьез, они напоследок сдернули с его ноги ботинок и, втянув ногу на какой-то случайный камень и с силой припечатав, прижав ступню сверху подошвой ботинка, рубанули ножом по мизинцу. Который отлетел.
Что было очень больно и очень страшно, но было гораздо лучше, чем если бы они, пусть даже безболезненно, отрезали ему голову!
В общем легко отделался Кузьмич, пальцем отделался вместо головы. Хотя… Хотя кто может знать, что его ждет впереди. Что всех нас ждет…
Глава 20
Разговор с Сулейманом был короткий — его уронили на землю и несколько минут пинали армейскими бутсами. Сулейман рычал как дикий зверь, пытаясь встать на ноги, но силы были явно не равными — он был один, а спецназовцев четверо. И даже лиц их нельзя было рассмотреть и запомнить, потому что все они были в масках.
Его снова роняли и снова били. Били очень расчетливо, так, чтобы не убить и не покалечить, но чтобы сделать больно и создать впечатление, что они готовы на все, что угодно.
— Хватит! — приказал командир.
Спецназовцы нехотя отступили. У них были давние счеты с «чехами», но позволить себе эмоции они не могли. Раз сказано хватит — значит, хватит! Сулейману хватит. Теперь он вряд ли бросится на них, а если бросится, то вряд ли сможет причинить какой-нибудь вред. Они должны были ошеломить его, сломить сопротивление — они это сделали. Теперь можно было переходить к следующей фазе психологической обработки — к задушевному разговору.
Сулеймана подхватили под руки и бросили на стул, встав с боков и сзади него.
— Здесь, — сказал командир, похлопывая ладонью по какой-то папочке, — на тебя столько, что хватит на три пожизненных срока…
В папочке ничего, кроме стопки чистых формата А-4 листов не было. Командир блефовал, исходя из того, что за любым из чеченцев тянется длинный кровавый след. Все они, даже самые лояльные днем, ночью были боевиками. Если сейчас не были, то на прошлой войне были. Все стреляли и резали российских солдат, держали в зинданах рабов и похищали скот. Потому что не только сейчас резали и похищали, а всегда, испокон веков, со времен генерала Ермолова и раньше тоже. Такая у них натура — бандитов, воров и убийц. Такая исторически сложившаяся национальная особенность. Поля возделывать, хлеб растить, работать — это не к ним. Это дело презренное. Даже своих чеченцев, которые не грабят и не воруют, а, к примеру, скот пасут, последними людьми считают. Слово «чабан» — худшее для них оскорбление. А вот если чужую отару из-за гор пригнал или рабов, которые за тебя пахать да строить будут, если убил кого-нибудь, кошелек у него забрав, — то ты герой и уважаемый член общества, которым мать с отцом и братья гордиться могут! В общем, дикий задержавшийся в стадии развитого феодализма народ. В любого пальцем ткни — бандюга и душегуб — не ошибешься. И сейчас не ошибешься! У этого Сулеймана за душой не одна загубленная жизнь — по роже видно! И по повадкам. Этот не просто глотки резал — этот с удовольствием резал, да еще хвастался потом!
