1414 году на соборе в Констанце духовенство совместными усилиями попыталось навести порядок и привести церковь к единоначалию. Иоанну предъявили обвинения в многочисленных преступлениях. Однако речь шла только о том, чтобы сместить его с должности, а о восстановлении справедливости никто особо не задумывался. Из более чем пятидесяти пунктов обвинения ему предъявили лишь пять. Многочисленные убийства и изнасилования так и остались недоказанными.
— Вот паршивая свинья! Надеюсь, его сожгли?
— Нет, его лишь вынудили отказаться от папского престола и отсидеть в тюрьме три года.
Пия иронично улыбнулась.
— Неплохая сделка, не так ли?
— Очень. К тому же после того как он отбыл заключение, его назначили епископом Фраскати,[60] и его дела пошли еще лучше прежнего.
— С ума сойти!
— Вот именно. Честно говоря, не думаю, что наше дело как-то связано именно с этим Иоанном. Если бы его убили, это, конечно, уже давно заинтересовало бы историков, но… — Кавелли попытался подыскать слова, — но ваш дядя, скорее всего, узнал о чем-то гораздо более значимом.
Девушка кивнула. Все было съедено, новых идей не возникало, поэтому они оба надолго замолчали и впали в задумчивость.
XXXVII
Кавелли зашел на кухню, встал на стул и нащупал сверху на подвесном шкафчике коричневый глиняный горшок. Он нарочно поставил его туда, чтобы прикрыть кусок обоев размером с футбольный мяч, которые покоробило от влаги — протечки регулярно случались тут начиная с декабря и так же регулярно прекращались в феврале. Происходило это, когда свежий прохладный ветер начинал задувать в квартиру через дверь террасы. Кавелли достал горшок и спустился со стула. Девушка наблюдала за ним, прислонившись к дверному косяку. Она ничего не спросила, но глаза блестели от напряженного любопытства. В горшке оказалась связка маленьких и больших ключей, многим из которых было явно больше ста лет. Кавелли вынул их и сдул пыль.
— За последние пятьсот лет в моей семье накопилась целая коллекция самых разных ключей, — усмехнулся он. — И мы, конечно, не вернем ни одного из них.
— И это значит, что вы можете отпереть здесь любую дверь, какую пожелаете? — восхитилась Пия.
— Не всякую, к сожалению. В принципе, это не имеет значения, у меня все равно есть доступ везде и повсюду, но так гораздо интереснее. Тем не менее я стараюсь не слишком часто использовать свое преимущество. — Он стал внимательно рассматривать ключи один за другим. — Какой же из них от Башни ветров? Уже не помню, придется подбирать.
Они вышли из дома и довольно быстро добрались до вытянутого четырехэтажного здания.
— Здесь расположены ватиканские музеи, — пояснил Кавелли. — Мы обойдем снаружи, поскольку иначе нам понадобится целая вечность, чтобы миновать все коридоры.
Кавелли и Пия прошли через маленькую металлическую незапертую дверь и свернули направо, в короткий коридор.
— Минуточку подождите, пожалуйста. — Он остановился и легонько придержал девушку за руку.
— Что случилось?
— Охрана. — Кавелли указал на камеру, прикрепленную к стене в центре коридора.
Он приветливо помахал рукой в камеру, а Пия одарила невидимого стража лучезарной улыбкой. Они прошли до конца коридора, где за дверным проемом вела вверх каменная винтовая лестница. Вокруг царила полнейшая темнота.
— Здесь нет освещения, а я, к сожалению, об этом не подумал, — сокрушался Кавелли. — В вашем телефоне есть фонарик?
— Естественно, — девушка вытащила из сумочки смартфон и включила фонарик.
Медленно она последовала за своим спутником вверх по лестнице, пока они не оказались перед еще одной дверью. Кавелли попытался подобрать ключ, на четвертой попытке дверь открылась, и они вошли в высокую квадратную комнату.
— Прошу любить и жаловать: Башня ветров.
Пия с восторгом огляделась по сторонам. Комната больше походила на храм, чем на обсерваторию. Ее стены были украшены великолепными фресками на библейские сюжеты, связанные с противостоянием силам природы, на полу начертаны линии, служившие, по-видимому, для астрономических расчетов.
— Здесь все совсем не так, как я себе представляла, совершенно не похоже на обсерваторию.
— Это Salla della Meridiana,[61] — пояснил Кавелли. — Вот «Шторм на Галилейском озере», — он указал на фреску на стене. — Силы природы здесь изображены в виде богов. Видите дырку во рту у Южного ветра?
Девушка подошла поближе, чтобы как следует все рассмотреть.
— Через это отверстие в полдень луч солнца всегда падает на эту линию меридиана на полу и образует световую точку, что позволяет научно доказать… — он задумчиво нахмурил лоб. — Это позволяет что-то там доказать, а доказанное, в свою очередь, является причиной того, что сегодня у нас именно эта дата, а не дата, которая будет через десять дней. Дело в том, что в 1582 году папа Григорий Тринадцатый распорядился вычеркнуть из календаря десять дней, чтобы произошло совпадение с астрономическими реалиями. Календарь за множество веков просто перестал им соответствовать.
— Как часы, которые убегают вперед?
— Очень похоже на то.
— И это вычислили именно в этой комнате?
— Так и есть.
— Как интересно! Жаль только, что здесь больше нет телескопа. Насколько они тогда были совершенны? Астрономы в то время могли разглядеть что-либо на Луне?
— Понятия не имею, — пожал плечами Кавелли. — Знаю только, что на Луне находится рукописное послание папы Павла Шестого.
— И как оно туда попало?
— Я полагаю, его туда доставил Нил Армстронг.
— Вот и отлично, пусть оно там и остается, — презрительно фыркнула Пия.
— Почему?
— Ну что он мог там написать? Что он и вся его церковь беспрестанно молятся о мире на земле и процветании людей? Обычная болтовня.
Кавелли поднял руку, словно протестуя против ее несправедливых слов.
— Павел Шестой был намного более неординарной личностью, чем принято считать. Кстати, он действительно говорил что-то такое о мире, и звучало это совсем не так плохо. Подождите-ка, как же там было? «Человечество должно положить конец войне, или война положит конец человечеству».
— Ха! — девушка посмотрела на него торжествующе. — Так я и знала! Вам известно далеко не все на свете, и стоит коснуться сферы, чуть выходящей за рамки вашей компетенции, как я тут же ловлю вас на ошибке.
— Что вы имеете в виду?
— Я изучаю американскую историю и точно знаю, что это цитата вовсе не папы Павла, а чрезвычайно известное высказывание Джона Фицджеральда Кеннеди.
Кавелли удивленно нахмурился.
— Да? А я вот совершенно уверен, что эта фраза принадлежат Павлу Шестому.
— Ну хорошо, значит, они оба это сказали, — пожала плечами Пия.
— Они ведь жили одновременно, один, наверное, просто позаимствовал ее у другого, — предположил Кавелли.
— Поскольку и папа, и президент — известные личности, то, если поискать в старых газетных архивах, безусловно, можно выяснить, кто первый
