с продажей ребёнка? Зачем Галька его из больницы забрала?
– Так ей, это, предложили. Денег дали.
– Кто?
– Не знаю. Не видел. Галька сама всё решала.
– Ребёнок твой? Ты смотри, я ж анализ сделаю, если нужно, и спрошу потом за враньё.
– Да я откуда знаю. Мой, наверное, – сглатывает тяжело.
Боится. Правильно, я сейчас очень злой.
Но беру себя в руки, отпускаю урода. Он садится ровнее у стены, я сажусь на стул напротив.
– Слушай, как зовут тебя? – смотрю на него пристально.
– Николай, – сглатывает. – Слушай, мент, я ж ничего не знаю, это Галька сама там чё то мутила.
– Подожди, если ребёнок твой, – рассуждаю вслух, – понятно, что ты тварь последняя, кроме бухла и наркоты в жизни ничего не ценишь… И всё же. Твой же ребёнок. Я вот не пойму, неужели вообще нигде не екает, а? И Галя твоя вообще все мозги выжгла? Она хоть и хреновая, но мать… Тебе жить с такой не страшно? Если она ребёнка родного продать готова, то и тебя кинет…
– Не, Галька меня любит, – усмехается пьяно Шнырь. – А ребёнок… не наш это ребёнок, – вдруг выдаёт он.
– Как не ваш? А чей? – что-то сжимается внутри от странного чувства.
– Не знаю, – пожимает плечами. – Галька сказала, что когда рожала, точно видела, что ляльку мёртвую родила. Не кричал ребёнок, синий был, пуповиной перемотанный, она даже обрадовалась, потому что не хотела его. А потом… А хрен его знает, че там было потом. Дальше я не вникал. Гальке денег предложили, а кто ж откажется. Долгов у нас выше крыши, время тяжёлое. Но мы законов не нарушали, мы выпиваем немного, но это ж не запрещено…
Он ещё что-то говорит, а у меня в голове шуметь начинает от страшной мысли, а что если…
Глава 19.
Шнырь хрипит, беспомощно скребёт пальцами по моей руке, сжимающей его шею.
– Пу-с-ти-ии…
Красная пелена, перекрывшая всё, немного отступает. Разжимаю руку, Шнырь жадно хватает воздух, сползая по стене.
– Ты чё творишь, – кашляет. – Чё я сказал такого… Ты больной вообще…
Смотрю на это дерьмо под ногами, и тошнить начинает сильнее.
Неужели… Неужели…
Возможно ли, что ребенок Галины...?
Даже в голове страшно озвучить мысль до конца. Потому что, если это так…
Я не знаю… Это настолько страшно и одновременно невероятно…
Кто мог на такое пойти и, главное, зачем?
Да, враги у меня есть, но такое…
Слышу осторожные шаги. Выглядываю…
Ага, а вот и коллеги мои приехали. Беру себя в руки. Надо всё выяснить, а пока…
– Стас, привет, – киваю старшему.
– Что тут у вас?
Пожимаем друг другу руки.
– Да уже ничего особенного. Разбрелись по норам крысы эти. Одну вот только за хвост поймал, – киваю на Шныря. – Оформляйте.
– Э, мент, ты чё, – скулит тот, – я ж тебе всё рассказал.
– Ты мне главного не сказал. Где может быть ребёнок? Ты же должен знать!
– Не знаю. Если только у матери Галкиной.
– Адрес! Быстро.
Называет улицу и дом, объясняет, как проехать.
– Я всё скажу, только не трогайте, я ж ни чё не сделал, – скулит дальше.
– Ага, а это у вас что? Соль-сахар? – киваю на стол, где валяется пакетик белого порошка.
– Не моё это. Не знаю я больше ничего, – испуганно смотрит Шнырь.
– Короче, Стас, забирайте, но пока не оформляйте, подержите товарища. Может, у него просветление в мозгах наступит, и он вспомнит ещё что-то интересное.
– Окей. Жек, давай, – зовёт второго.
– Там баба спит, её тоже? – подходит к нам Женя.
– Не, с бабой я сам разберусь.
– Э, Галю не трогай, – визжит Шнырь.
– Галя твоя сейчас отъедет от передоза, если уже не отъехала. Так что поздно ты беспокоиться начал.
– Так может скоряк вызвать? – предлагает Стас.
– Не, я сам отвезу. Так быстрее будет. Она ценный свидетель, и я хочу, чтобы начала говорить и быстро.
Пока мужики возятся со Шнырем, я иду в спальню, включаю свет.
Рассматриваю девку. Жалкое зрелище… Волосы немытыми цветными прядями разметались по несвежей подушке, лицо бледное, под глазами синяки, губы потрескались. А ведь совсем молодая ещё девчонка. И было бы мне её жалко, но…
Нариков жалеть бесполезно, это я давно усёк. Нет у них души больше. Это как в фильмах про зомби, как только они пускают в себя заразу, очень быстро превращаются в тварей, которые существуют только ради одного – достать дозу. Нет в них больше ничего человеческого, всё перекрывает лютая жажда, выжигающая мозг.
Но сейчас мне нужно, чтобы Галина заговорила. Трясу её за плечи, даю пару пощёчин. Бесполезно.
И хочется на самом деле врезать ей в полную силу, и вытрясти из неё нужную информацию, потому что внутри всё ещё горит той самой мыслью, которую страшно даже про себя проговорить…
Сгребаю Галю с кровати, закидываю на плечо, как мешок, несу в машину. Надо торопиться. Она не подаёт никаких признаков жизни. Надеюсь, что ещё не поздно.
Звоню человеку, который мне точно не откажет. И как же здорово, что он как раз на смене.
– Дмитрий Иванович, у меня твой клиент. Возьмёшься? Очень надо и очень срочно!
– Вези, жду!
Галина под капельницей, мы с Дмитрием Ивановичем сидим в его кабинете.
– Кто она? – спрашивает, прищурившись, врач.
– Важный свидетель.
– Если так, почему не оформил по правилам? – сразу сечёт, что не всё чисто.
– Меня отстранили пока от работы, – признаюсь я.
Знаю, это не повлияет на решение Дмитрия Ивановича помочь. Я ему тоже помогал не раз. Сын у него, вот как эта Галя, непутёвый был. Бился отец с ним до последнего, а я прикрывал его косяки, как мог.
Но… век у наркоманов короткий. Самое печальное, что отец профессиональный психиатр и нарколог, а сына вытащить так и не смог. Печально это, но факт.
– Я слышал про твою беду, – грустно смотрит на меня. – Сочувствую.
Я только киваю, в груди снова гореть начинает. Но… я пока стараюсь гасить все эмоции… Не время ещё…
– Кто-то объявил мне войну, – делюсь со старым знакомым. – То, что случилось с
