Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
«Вы знаете, как там на Сечи?! А я бывал. Никто на нашу веру не покушается. Живут люди свободно, как раньше жили, церковь построили, попы службу ведут. Хуторами обросли, хозяйством обзавелись…»
«Может, ты и правду говоришь, но все равно никуда мы не пойдем».
Гамалея потом жаловался Василию: «До чего же упертый народ! С голоду мрут, а с места их не сдвинешь. Долбят, как дятлы, одно и то же».
«Боятся, – отвечал Василий. – Много бед видели, считают, что еще одну им не пережить. Сам знаешь, что бывает за побег».
«Ничего они не боятся! Просто отупели от безысходности. Тянут свое ярмо, как волы. Чтобы зажечь их, нужна не лучина, а большой костер».
И так уж вышло, что в побег ушли почти все холостяки; за исключением Ивана Солонины. Но у него была такая вредная жена, что он не без злорадства сказал: «А пусть ее хоть на вербе повесят вниз головой. Чертова баба! Ей бы в аду грешникам кулеш варить, а она мне досталась. Давно хотел уйти на Сечь, так разве от нее отвяжешься?»
Мусий Гамалея никогда не имел супруги, Василий и Яков не сподобились завести жен по причине своей молодости, Данила Ширяй и хотел бы жениться, да не мог из-за увечья, а семья Петра Вечери попала в полон к крымчакам и следы ее давно сгинули.
Харчей хватило только на две недели, хотя экономили, как могли. Попутно подкормиться казаки не имели возможности – в лесу еще не было ни ягод, ни грибов, а заходить в деревни они опасались. И тогда было решено устроить засаду…
– А глянь, Иван, что там у барина в сундучке, – приказал Мусий.
Гамалею, не сговариваясь, сразу признали атаманом.
– Вино! – обрадовался Солонина.
– Дурень! – разозлился Гамалея. – Еду смотри.
– И еда есть: вареное мясо, хлеб…
– Это хорошо… – Мусий перевел взгляд на помертвевшего помещика. – Не повезло тебе, барин. Раздевайся…
Помещика раздели до исподнего.
– А что, Василь, одежка как раз тебе подходит, – сказал Гамалея. – Снимай свои обноски.
Казаки выглядели как оборванцы. Их одежда и так была ветхой, порядком изношенной, а лесное бездорожье, по которому они пробирались в родные края, и вовсе изодрало ее в лоскуты.
Остальные переоделись уже в лесу, куда от греха подальше загнали кибитку. Василий в одежде помещика совершенно преобразился. На его юном лице появилось выражение важности и значимости, а подвешенная к поясу сабля добавила Василию уверенности.
– Сойдешь за пана, – с удовлетворением сказал Гамалея. – И языкам иноземным ты обучен. Польский знаешь, немецкий… хоть и через пень-колоду. Ну для машкераду твоих знаний хватит.
– Что вы задумали, батьку? – насторожившись, спросил Василий.
– А поедем дальше, как люди… – Мусий хитро прищурился. – Ты будешь играть роль немца – как в вертепе[51]. Только свою мову на время представления забудь! Данила и ты, Иван, будете гайдуками. Лишнего не болтать! За сабли не хвататься, пока я не подам знак. Но будем надеяться, что Бог нас сохранит.
– А что с этим делать? – спросил Ширяй, указывая на помещика.
– Что, что… – Гамалея сокрушенно вздохнул. – Ты будто сегодня родился…
– Понятно…
Карабела вылетела из ножен с легким свистом, и в следующее мгновение голова помещика покатилась по земле.
– Добрая сабля, – с удовлетворением сказал Данила, вытер клинок пучком травы, и бросил карабелу в ножны.
– Эгеж… – согласился Солонина с лихим смешком. – Жаль, Петрик давно лежит в сырой земле. Некому народ поднять. У меня уже давно руки чешутся панам ребра пощекотать.
– Другие найдутся, кто поднимет, – угрюмо сказал Гамалея. – Но Петрика жаль. Какой лыцарь был! Помню я, помню… Ладно, нам пора. Яков, ты садись вместо кучера, а мы с Петром в кибитку. Нужно поднять верх, а мы спрячемся под попонами. Ты, Василий, держись уверенно, ежели стража какая встретится. Знай, лопочи себе что-нибудь по-немецки…
Василий был внебрачным сыном дочери прилуцкого полковника Дмитрия Горленко. Сама Мотря Горленко недолго зажилась на свете; она умерла, когда Василию было семь лет. От кого она понесла ребенка, Мотря так никому и не сказала. Даже отцу. Из-за чего была лишена отцовского благословения и отправлена жить на хутор у речки Громоклея. Там жил родственник прилуцкого полковника, старый запорожец Григорий Железняк, бывший куренной товарищ и полковой есаул.
Возможно, прилуцкий полковник и принял бы после смерти дочери более деятельное участие в судьбе своего внука (которого он никогда не видел), да ему самому пришлось несладко. В 1708 году Дмитрий Горленко вместе с Данилой Апостолом и другими старшинами явился к царю Петру с изъявлением покорности, но уже в 1711 году он примкнул к приверженцам Орлика[52]. В конечном итоге ему пришлось бежать в Бендеры, а оттуда – в Константинополь.
Вернулся Дмитрий Горленко на Украину только в 1714 году. Царь помиловал его, но он был отвезен в Москву, где проживал хоть и на свободе, но под негласным надзором. Так что бывший прилуцкий полковник понятия не имел, где находится его внук и жив ли он, а сам Василий не спешил заявлять свои права на родство с Дмитрием Горленко. Он не мог простить деду того, как тот обошелся с матерью.
Василия воспитывал старый Мусий Гамалея, который как раз прятался на хуторах от царских войск. Никто не знал, что простой, грубоватый с виду казак был образованным человеком. В свое время Мусий окончил Киево-Могилянскую коллегию при Киевском Братстве[53], которая затем получила статус академии. Он знал латынь и другие иностранные языки, в которых имел возможность усовершенствоваться, немало попутешествовав по белому свету.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
