– Не твоё дело, что и почему! Отвечай или будешь уволен завтра же! И с такой характеристикой, что тебя ни в одну приличную контору даже курьером не возьмут!
– Ладно, ладно… Я скажу… Только ты… не наказывай её слишком строго, ладно?
– Её?
– Свою сестру… Далию…
Поднимаюсь из-за стола, бросаю на стол купюру. Смотреть на Разлогова не хочется. Но я задаю ему ещё один вопрос.
– Частный детектив в самом деле твой друг?
Он качает головой.
– Значит, навести меня на него тоже была инициатива моей сестры?
Кивок.
– И почему же ты согласился так сподличать, если не за деньги?
– Она… мне всегда нравилась. Далия. Но она и внимания на меня не обращала… до того дня… Попросила об услуге. Разве мог я отказать той, в которую был влюблён с первого взгляда?
Горько усмехаюсь. Ну понятно. Далия с детского сада умела пользоваться своей внешностью и вертеть мужиками. Когда подросла, достигла в этом наивысшего пилотажа. Все теряли головы от её имиджа дерзкой стервозной чертовки, каждый хотел быть тем самым, кто её покорит.
Не устоял и Павел Разлогов.
Вот только для чего ей понадобилось разлучать меня с Ясей?..
***
– Не хочу! – Гошка отталкивает от себя тарелку с рисовой кашей. На лице, измазанном в той же каше, написано отчаянное упрямство, которое очень напоминает мне об его отце. Всё же внешнее сходство – ещё не всё. Есть какие-то жесты, манеры, взгляды, которые тоже, видимо, передаются вместе с ДНК. – И не буду! Не буду есть!
– Сынок, я понимаю, что у тебя нет аппетита, но надо хотя бы ещё немножко, одну ложечку… – уговариваю его. У меня уже руки опускаются, но при Гошке я не могу этого показывать. – Вкусная каша, давай же…
– Ложку за маму, ложку за папу… – присоединяется к уговорам Лиля. – Упс. А вот это я зря сказанула.
– Где папа?! – спрашивает Гошка, резко отталкивая от себя тарелку. – Где мой папа? Я увижу его до того, как умру?
– Что… – теряю дар речи. – Сынок, что ты такое говоришь? Кто тебе сказал, что ты умрёшь?
– Он же умер! Но к нему приходил его папа! А ко мне нет!
– Кто умер?
– Димка!
– Господи…
Вспоминаю шестилетнего мальчика из соседней палаты, который тоже жил и лечился в городе, из которого мы уехали. Гошка с ним играл, пока тому не стало хуже. Я думала, мой сын не узнал о его смерти, но, видимо, медсёстры разговаривали слишком громко. Мы зачастую думаем, что дети ничего не понимают, но это не так. Они замечают всё, заглядывая в нашу такую сложную взрослую жизнь.
– Послушай меня… – встаю из-за стола и сажусь перед сыном на корточки. Беру его за холодные ладошки, согреваю их своим дыханием. – Гошка, ты не умрёшь. Ни за что. Мама этого не допустит.
– А папа?
– И папа тоже.
– Он придёт? – с надеждой спрашивает сын.
Набираю в грудь воздуха, чтобы сказать. Не знаю, правильно ли я поступаю сейчас. Сама ведь не хотела говорить раньше времени и Арслана просила молчать, но, похоже, лучше не откладывать.
– Помнишь того дядю, который ходил с нами сдавать кровь, а потом подвёз домой на большой машине?
– Дядю, который боялся?
– Да, – киваю я. – Он – твой папа. Правда…
– А почему я на него совсем не похож? – интересуется Гошка. Лилька хмыкает. Хороший вопрос.
– Не все дети похожи на своих пап. Зато ты на меня похож. И на твоего прадедушку Георгия.
– А где мой папа был раньше? Почему не приходил? Он потерялся, а теперь нашёлся, да?
– Угу… – соглашаюсь я, изо всех сил стараясь не заплакать. Потерялся, а теперь нашёлся. Какое простое объяснение…
– Позови его, пусть придёт сегодня!
– Он уже был тут, пока ты спал.
– Почему ты меня не разбудила?
– Вы ещё увидитесь, сынок, – обещаю я. – Обязательно увидитесь. Просто не сегодня.
– И нам больше нельзя в парк?
– Только гулять. Не на карусели. На них будет можно, когда ты поправишься.
– И я точно-точно не умру?
– Точно-точно! – заверяю я, и мы сцепляемся мизинцами.
– Скотина твой Булатов, – бормочет подруга, выходя из кухни.
Позже, вечером, когда Гоша поглощён мультфильмами, мы с Лилей сидим на балконе. Грея руки о кружку с ромашковым чаем, смотрю в ту сторону, где виднеется колесо обозрения. Оно совсем новое, его построили недавно. Мы с Арсланом когда-то катались на другом, старом и скрипучем. Но всё это не имело значения, потому что мы были счастливы. Смотрели на город с высоты, целовались до головокружения. И всё у нас было впереди…
Всё, что в итоге не сложилось и не сбылось.
– Теперь твой сын тоже знает, – резюмирует подруга.
– Да, – вздыхаю я.
– И что ты планируешь делать?
– Честно? Самое главное – сделать пересадку. А там… запрещать отцу общаться с сыном я не буду.
– Да какой он отец? – фыркает Лилька. – Одно название. Ещё и на другой женится.
– Пусть женится, – пожимаю плечами я – вроде бы равнодушно, но в груди что-то болезненно ёкает. – Он собирается снять нам квартиру поближе к больнице.
– И когда ты собиралась мне об этом сказать?
– Вот говорю.
– Ишь какой, всё за тебя уже порешал! Но ты не поддавайся, слышишь? Квартира – это хорошо, хотя, по мне, живите тут сколько хотите, но всё остальное…
– Что остальное?
– Как бы он не захотел сделать из вас свою вторую семью, вот что! Будет играть на два поля! Там первая выгодная жена, а тут ты, вторая не случившаяся жена… С Гошкой. Или с двумя детьми, если всё повернётся так, как этот твой врач говорил, и придётся вам с Булатовым второго ребёнка заделывать.
– Нет! – решительно качаю головой. – Такого не будет. Пусть даже не надеется.
– Это ты сейчас говоришь, а как начнёт он каждый день к тебе приходить… подкатывать… напоминать о прошлом, тут ты и растаешь.
– Нет, – упрямо, почти, как Гошка, когда отказывался от каши, повторяю я. Чай начинает казаться горьким, и я ставлю кружку на столик, который Лиля установила на балконе специально для таких вот вечерних чаепитий. – Нет, нет и нет.
– Ты мне вот что скажи, ты давно целовалась? Встречалась вообще с мужиками, пока там жила? Хоть на одно свидание сходила?
– Мне было не до того! – отвечаю, может быть, излишне резко. – Не до свиданий! Гошка…
– Гошка твой заболел не так давно, а до этого ничем не отличался от детей женщин, которые успешно выскакивают замуж что во второй, что в третий раз, а не живут всю жизнь матерями-одиночками. Ты сама не хотела никого другого. Скажешь, не так?
