с собой, приводил доводы, стучал крепко сжатыми кулаками по сидению. Пожилая парочка, едущая с ним в вагоне, удивленно оборачивалась на красивого молодого цыгана, бормотавшего что-то. Но Ивану было все равно… Он бесился, недоумевая, отчего она сопротивляется.
Вот уже год прошел со дня их встречи на свадьбе, ее брат вернулся из армии, другой продолжал сидеть в тюрьме. Не ждать же и его еще? Да и годики торопят – им по двадцать семь скоро! Про Зарину, конечно, знает… Цыганское радио хорошо работает. Ну и что? Все в прошлом… нет Зарины.
…Все, надо с этим кончать. Завтра он поставит условие – или она приедет к нему к вечеру, или между ними ничего не будет. Никогда!
Иван еще раз стукнул кулаком по переднему сидению и двинулся к выходу.
…Прошли две электрички уже после той, на которой должна была приехать Таня, но ее все не было. Иван решил – еще одну подожду и поеду. Все, хватит с него! Кругом и других полно, свет клином не сошелся…
Идет, вы подумайте! Он даже растерялся от неожиданности, но справился с волнением, распахнул дверцу своего автобуса, приглашая Таню войти…
Всю дорогу до дома молчали.
– Мамэ, принимай невестку!
Мать обомлела, но старалась виду не подавать. Усадила Таню на диван, спросила, не хочет ли чего. Таня отрицательно покачала головой и продолжала сидеть, потупившись. Ване тоже стало как-то неловко, он заторопился, сказав, что за рабочими надо ехать, и поспешно ушел.
Весь вечер его не покидало какое-то чувство опустошенности. Вроде, вот оно – добился своего. Таня у него дома. А никакой радости он не испытывал. Он даже плохо понимал: что дальше-то?
Время было совсем позднее, когда Ваня приехал домой. Таня сидела у стола. Когда он вошел, она поднялась и продолжала стоять на месте.
– А ты чего не спишь?
– Тебя жду. Есть будешь?
– Нет, не буду. Давай спать ложиться, завтра рано вставать.
Она прошла за занавеску, разделась. Иван выключил свет, лег рядом. Таня тихо лежала, неслышно дыша. Ждала. Он тоже лежал неподвижно, глядя в потолок, на котором плясали неясные тени. Иван прислушался к себе – никаких желаний! Черт, что это с ним? Отчего-то было такое чувство, словно он лежит рядом с сестрой, а не с девушкой, которой добивался целый год! Таня тихонько пошевелилась, подавляя невольный вздох.
– Тань, устал я очень. Давай спать, на работу мне рано.
…Это была их первая брачная ночь…
Наутро мать подозрительно поглядела на Ивана, но ничего не сказала. День прошел в кутерьме и заботах. Иван мотался на своем автобусе, выполняя задания начальников. Когда пришел домой, его встретили мать и Таня. Таня была без платка. Ага, значит, женой себя не считает.
– Вань, поди-ка сюда, – мать отвела его в сенцы и громким шепотом стала выговаривать: – Ты что ж делаешь? Девку украл, а женой не сделал? Она и уйти сейчас может, имеет право. А ты нас перед всеми опозоришь. Скажут, сын у них непутевый, девок увозит, а жениться не хочет… Я сейчас вам у тетки Тамары постелю, а ты уж сделай все как надо.
…Кровать у тетки Тамары была жутко скрипучая. Легли. И опять Ваня себя не узнавал – никакой страсти он к рядом лежащей девушке не испытывал. Она, вроде, догадывалась о чем-то, гладила его по волосам и заглядывала в глаза… И на миг ему показалось, что рядом Зарина, он вспомнил ее вишней пахнущие губы и бархатистую тонкую шею с бьющейся под кожей жилкой… Все произошло сумбурно и быстро…
Наутро завтракали молча. Таня почти ничего не ела.
– Когда к твоим поедем?
– Когда хочешь.
– Ну давай послезавтра. Завтра у нас на работе зарплата. Ведь купить надо все на стол.
– Хорошо, давай послезавтра. – Таня встала из-за стола, убирая посуду. На голове был повязан красивый платок…
…– Иван, как настроение? Выглядишь молодцом. – Рядом с его кроватью стоял хирург Алексей Борисович. Все говорили, что он – светило в своей области; позвоночник – его конек.
– Настроение бодрое, идем ко дну, – попытался балагурить Ваня.
– Ну ко дну не надо, только наверх! Валечка тебе пару таблеток принесет, чтобы поспал лучше. Все будет хорошо. До встречи.
– До свиданья, Алексей Борисович.
Как только за хирургом закрылась дверь, Ивану стало так плохо, что он задохнулся от боли. Не было никаких сил терпеть. Он дернул за шнурок, и почти тотчас в палату вбежала Валечка и, сразу все по его лицу поняв, побежала за шприцем.
– Ну осталось чуть-чуть, потерпи, милый. Завтра все будет хорошо, а послезавтра забудешь, как мучился, – приговаривала Валечка, делая укол.
За окном грохотал огромный город. «А у нас сейчас птицы заливаются… все я понимаю, хорошо уже никогда не будет, дела плохи. То-то они бегают передо мной, а глаза прячут. Если удачная операция – потаскаюсь на своих ногах годок-другой, а потом снова на больничную койку… если не совсем удачная, буду лежать, как колода – на тягость всем. Ну а если…
Главное – не ныть. Вот отец бы не ныл…»
Иван вспомнил, как удивил его однажды отец своей смекалкой.
Дело было при Хрущеве. Ваня тогда еще маленький был, а все как сейчас помнит. Хрущев долго сгонял цыган, кочующих по степям, в колхозы. Дело шло трудно, цыгане «бастовали». Самое было для них плохое, что требовали отдавать лошадей! А что цыган без лошади? И не цыган вовсе… Наконец, власти сдались, и лошадей держать цыганам разрешили. И Ванина семья держала лошадь, корову, кур. Опять ничего лучше не придумали, как обложить крестьян налогом: держишь корову – сдавай молоко, держишь кур – сдавай яйца.
Семья у них большая была: отец с матерью и семеро детей. Прокормиться было тяжело, но держались. А в колхоз ничего не сдавали – самим не хватало. И вот как-то – проверка, явились дядьки и давай спрашивать: чего, мол, молоко не сдаете? Отец и говорит: «Вот сейчас жена корову пойдет доить, что останется – забирайте». А сам велел всем детям взять по кружке да из ведра с парным молоком черпать. И пить.
Иван до сих пор помнит, как после третьей кружки молоко стояло у него в горле и не хотело спускаться вниз, в полный желудок. Но он мужественно зачерпнул четвертую… бр-р-р! Зато и в ведре молока почти не осталось. Проверяющие больше на их двор не приходили…
«Что-то я в детские воспоминания ударился. Неужели перед смертью?! А что я смерти-то
