а если, конечно, узнает, то все. Трындец. Вам, администрации вашей, и вообще… Дело на контроле у губернатора.
Я произвел рукой круговое движение.
— Сейчас не те времена, — сказал я. — Сейчас власть слушает народ. А где тут у вас народ?
Я посмотрел на Пятахина.
— Вот это — народ?! — я снова в него ткнул, побольнее. — Понабрали блатных…
— И что же делать?! — пискнула Лаура Петровна и поднялась на цыпочки даже.
Я скромно потупился.
— Не знаю, не знаю…
— Может, он классику какую почитает? — спросила Лаура Петровна. — Или из современных? Ты же мастак — скачай чего-нибудь из Интернета по-быстрому, а Влас разучит.
— Влас разучит? — я поглядел на Пятахина.
— Не успею.
— А если он с бумажки прочитает?
— Приехали спонсоры, — я кивнул на припаркованные внедорожники, недешевые, кстати. — Судя по номерам, московские. Серьезное мероприятие, столичная элита собралась, благотворительствовать изволят. А вы что думаете, Лаура Петровна, что столичная элита — это валенки? Это приличные, интеллигентные люди, они Бродского от уродского уж как-нибудь отличат. С бумажки…
Пятахин принялся смотреть в сторону. Лаура Петровна волновалась.
— Ну, я не знаю тогда… — она постучала по креслу. — Не знаю… Я их предупреждала! Витя! Ты же должен как-то… В конце концов, ты тоже заинтересован!
Уставилась на меня.
— Витя, ты должен что-нибудь придумать, — сказала она уверенно и самоуверенно.
— Что тут придумать… Катастрофа. На глазах спонсоров, и такой позор. Опять же телевидение пригласили, они все в Сеть выложат. Может, Паша ваш выступит? Он ведь в городской литературной олимпиаде тоже участвовал. И побеждал…
Лаура Петровна нахмурилась.
— Хорошо, — сказал я. — Можно что-нибудь… Но мне понадобится помощник. Как вы думаете, Паша ваш — расторопный парень?
— В каком смысле?
— Помощник, в смысле. Вот мне сейчас надо позвать Гаджиева на инструктаж, а телефона его у меня нет.
Лаура Петровна стала звонить Лаурычу.
— Пашенька, приди, пожалуйста, — сказала она. — Да, к автобусу.
— Пусть зайдет в библиотеку и прихватит какой-нибудь журнал.
— Забеги в библиотеку и возьми журнал. Какой?
— «Здоровье», — зачем-то сказал я.
— «Здоровье».
— А мне «За рулем», — попросил Пятахин.
— Заткнись, поэт, пока я добрый, — посоветовал я.
— Замолчи немедленно! — рявкнула Лаура Петровна.
Пятахин сдулся.
Нет, не зря я все-таки поехал, столько интересного. Океан.
— Ты, Пятахин, вслух долго разговаривать умеешь? — поинтересовался я.
— Умею.
— Это хорошо. Прочитаешь все-таки стихи.
— Как…
— Не свои!
Появился Лаурыч. Шустро, и со «Здоровьем». Небезнадежен. Я отобрал у него журнал и отправил искать Гаджиева, в кухню, мне почему-то представлялось, что он там. «Здоровье» было двадцатилетней давности, я открыл страницу семнадцать, выдрал ее и сунул Пятахину.
— И что? — не понял тот.
— Перепиши страницу от руки.
— Перепишу.
— Потом выйдешь на сцену, прочитаешь.
— Как?
— Вслух, полено! Ты же говорил вроде, что читать умеешь.
— Да…
— Бегло? — на всякий случай уточнил я.
Пятахин кивнул.
— Вот и хорошо…
Я оглядел Пятахина. Интеллектом, безусловно, не обезображен, могут и не поверить. Впрочем, для поэта интеллект — качество не критичное… Но надо подчеркнуть как-то…
Вздохнул. Я, не Пятахин.
— Что?
— Понимаешь, Пятачок, одних стихов мало, — я скорбно похлопал Пятахина по плечу.
— Как это?
— Так.
Я устроился в кресле, Пятахин остался стоять подле.
— Так. Ты немного отстал, дружище, в мире просто так стихи уже давно не читают. Теперь поэт — это перформер. Именно так и никак иначе, просто поэт никому больше не нужен.
— Я вроде не перформер, — осторожно сказал Пятахин.
— Этот тебе только так кажется. Сейчас я тебе объясню, Пятачок. Перформанс — это, в сущности, та же быдлеска. Но если быдлеска — это широкий формат, то перформанс всегда стихами сопровождается.
Пятахин понял и зашептал:
— Я тут у них в живом уголке тритона видел, может, это… Проглотить? Только стихи когда читать, до или после?
— Во время, — сказал я. — Нет, пожалуй, тритон — это все-таки перебор. Во всяком случае, глотать его не надо.
— Там еж есть дрессированный.
— Еж — это интересно. Возможно, еж — это подойдет…
Я набрал телефон Лаурыча и велел ему принести ежа. С одним, кажется, разобрались, теперь дальше. Александра сыграет на волынке какую-нибудь бравую печальную песню, а… Баянист у нас, кажется, Гаджиев. Играет он на баяне или не играет, это, собственно, уже не важно, судьба распорядилась за него.
Набрал Лаурыча, он ловил ежа.
— И Гаджиева захвати, — велел ему. — Нет, и ежа тоже.
— Виктор, ты что придумал? — осторожно спросила Лаура Петровна, видимо, ей почему-то не понравился еж.
Вообще, еж — это находка, такой неожиданный визит ко мне вдохновения, дикие ветры взметнулись в голове моей, тег «Наша Кафка».
— А что тут придумаешь? — спросил я. — Приходится выкручиваться, сами понимаете. А может, все-таки вы споете?
Лаура Петровна удалилась в начало автобуса и, кажется, принялась там потихоньку курить ароматические сигареты. Тег «Педагогика».
Показался Гаджиев. От Равиля пахло маслом и пончиками, я подумал, что он, наверное, кулинарный талант, любит печь пироги. Вот и сейчас, наверное, он сидел на кухне, наблюдал, как пекутся праздничные лепешки, а тут Лаурыч.
Гаджиев явился и сразу сообщил:
— Я на баяне играть не умею.
Интеллектуал, все сразу понял.
— А на баяне и не надо, — успокоил его я. — Зачем нам баян, у нас волынка будет. Тебе нравится, как волынка играет?
Гаджиев пожал плечами.
— Вот и хорошо, что нравится. Сандра будет играть, а ты петь.
— А я и петь не умею, — чистосердечно признался чистосердечный Гаджиев.
— Это и не потребуется. Во всяком случае, в классическом смысле этого слова. Ты продемонстрируешь нам горловое пение.
Гаджиев потрогал горло и спросил:
— Это как?
Про горловое пение я видел передачу по каналу «Дискавери», меня впечатлило.
— Это просто, — ответил я. — Будешь вот так гудеть горлом и щуриться.
Я показал, как.
— Попробуй. Только гуди на разные лады, чтобы на слова было похоже.
Гаджиев загудел. Ничего, от того, как гудели по телевизору алтайские виртуозы, не очень отличалось.
— Молодец, — остановил я Гаджиева. — Есть в тебе какая-то… Азиатчина. Типичный внук Чингисхана, я был знаком с парочкой. Скажем, что ты потомок древних алтайских шаманов. Что искусство горлового пения у вас в семье культивируется последние триста лет.
— Наверное… Только я вообще-то таджик. И башкир еще…
— Вот видишь! А в каждом монголе живет Чингисхан, — заверил я. — Не волнуйся, Равиль, это нужно для дела.
— Но все-таки…
— Ты же хочешь в Германию в следующем году?
— Да…
— Вот и пой.
Прибежал Лаурыч.
— Ежа там нет, — покаянно признался он. — Но я взял кактус.
Лаурыч протянул мне кактус в горшке. Изрядный такой кактус, наверное, размером с действительного ежа, шипастый, седого цвета, с подлеском из мелких иголок, похожий
