что ты! Это деловой разговор. Отец мне не найдет такой хорошей работы.
– А ну, вон из моего дома! – заорал старый Нэдуэй. – Убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию!
С этими словами он повернулся и пошел к дому. За ним направились Норман и Джон. Алан остался стоять у скамьи неподвижно, как статуя в саду.
Уже вечерело, стало тихо, и сад не казался таким ярким – деревья и цветы подернулись предвечерним туманом, поднимавшимся с лугов, все посерело, только блестящие точки звезд сверкали на светлом небе. Звезды сверкали все ярче, сумерки сгущались, но не двигались две статуи, забытые в саду. Наконец одна из них – женщина – быстро пошла по траве к другой – мужчине у скамейки. И тот увидел еще одну странность: ее лицо, обычно серьезное, было веселым и лукавым, как у эльфа.
– Ну вот, – сказала Миллисент. – Вы с этим покончили.
– Вы хотите сказать, что я покончил с надеждами на помощь? – спросил он. – У меня их и не было.
– Нет, я не то хочу сказать, – ответила она. – Вы перегнули палку.
– Какую палку? – спросил он все так же строго.
– Перелгали, если хотите, – улыбнулась она. – Переиграли. Я не знаю, что это все значит, но это неправда. Я могла поверить с грехом пополам, что вы взломщик и грабите богатых. Но вы сказали, что вы карманник и будете грабить бедных, которые выходят из кино, а я знаю, что это неправда. Этот мазок испортил всю картину.
– Так кто же я, по-вашему? – резко спросил он.
– Может, вы мне скажете? – просто сказала она.
Он напряженно молчал, потом произнес странным тоном:
– Я сделаю для вас все, что угодно.
– Всем известно, – сказала она, – что нас, женщин, губит любопытство.
Он снова закрыл глаза рукой, помолчал и глубоко вздохнул.
– Amor vincit omnia, – сказал он.
Потом он поднял голову, заговорил, и глаза его собеседницы сверкали все ярче и ярче, пока она слушала его под сверкающими звездами.
Сомнения сыщика Прайса
Питер Прайс, частный сыщик, не питал особой склонности к английским леди, столь милым сердцу и разуму Джеффри Чосера и Алана Нэдуэя. Английская леди подобна бриллианту или, быть может, цветку, меняющему цвет. Мистеру Прайсу нередко доводилось видеть ту грань, которая повернута к лакеям, бестактным кебменам, попутчикам, не вовремя открывшим окно, и прочим отъявленным врагам рода человеческого. Сейчас он понемногу приходил в себя после беседы с типичнейшей представительницей племени – некоей миссис Мильтон-Маубри, которая высоким, уверенным голосом без малого час порола чепуху.
Насколько он понял, говорила она примерно следующее: ограбили Нэдуэев, у которых она живет со своей племянницей, но ей ничего не сказали, чтобы она не обнаружила своих потерь. В том, что Нэдуэев ограбили, сомнений нет – визитную карточку Нэдуэя-младшего нашли в соседнем доме, который, кстати, тоже ограбили. Этот дом принадлежит леди Крэйл, и вор пошел туда от Нэдуэев, прихватив их вещи, а там в спешке обронил. Строго говоря, кое-что он обронил и у Нэдуэев – она видела у племянницы фермуар, которого раньше не было. Но племянница молчит; весь дом ее обманывает – не племянницу, конечно, а негодующую миссис Мильтон-Маубри.
– Рассеянный у нас вор, – сказал сыщик, глядя в потолок. – Как говорится, не из удачливых. Сперва он что-то у кого-то крадет и теряет у Нэдуэев. Потом он крадет у Нэдуэев и теряет к Крэйлов. Кстати, что он украл у леди Крэйл?
Сыщик был кругленький, лысый, а лицо у него странно морщилось, так что нельзя было понять, улыбается он или нет. Но его собеседнице и в голову бы не пришло, что он смеется над ней.
– Вот именно! – победоносно воскликнула она. – Мои слова! От меня абсолютно все скрывают. Они какие-то уклончивые… Даже леди Крэйл говорит: «Наверное, что-нибудь украли. Иначе зачем ему скрываться?» А Нэдуэи просто молчат. Сколько раз я им повторяла: «Не щадите меня, я выдержу». В конце концов имею же я право узнать, обокрали меня или нет!
– Может быть, им будет легче, – сказал сыщик, – если вы сами подскажете, что у вас украли? Удивительно странное дело! Никак не могу выяснить, кто чего лишился. Допустим, было две кражи. Допустим, что их совершил один и тот же человек. Мы называем его грабителем, потому что он оставляет у потерпевших незнакомые им вещи. Ни одна из этих вещей, насколько мне известно, не принадлежит тем, кого он посетил, – вам, например.
– Откуда мне знать? – сказала леди и недоуменно повела рукой. – Никто мне не скажет. От меня все…
– Простите, – сказал мистер Прайс, на этот раз твердо. – Кому же знать, как не вам? Украли у вас что-нибудь? Украли что-нибудь у вашей соседки?
– Разве она заметит? – с внезапной желчностью сказала миссис Маубри. – При ее рассеянности…
– Та-ак… – задумчиво кивнул сыщик. – Леди Крэйл не способна заметить, обокрали ее или нет. Насколько я понял, вы тоже.
И раньше, чем до нее дошло, как ее оскорбили, прибавил:
– А мне говорили, что она умная женщина, общественный деятель и прочее.
– Ах, Господи, конечно, она умеет устраивать всякие митинги! – поморщилась викторианка. – Возьмите, например, ее лигу «Долой табак» или эту дискуссию о том, что считать наркотиком, а что лекарством. Но у себя дома она абсолютно ничего не замечает.
– А мужа она замечает? – поинтересовался Прайс. – Кажется, в свое время он слыл интересным собеседником. Говорят, он сильно пострадал на одном займе… Да и жене, конечно, не платят за борьбу с табаком. Следовательно, они люди бедные, хоть и древнего рода. Как же они не заметили, все ли у них цело?
Он помолчал, подумал и вдруг сказал резким, как выстрел, тоном:
– Что именно они нашли, когда взломщик исчез?
– Кажется, только сигары, – отвечала миссис Маубри. – Очень много сигар. Там была карточка Нэдуэя, вот мы и решили…
– Да, да, – сказал Прайс. – Что же этот вор еще украл Нэдуэев? Надеюсь, вы понимаете, что я не смогу помочь вам, если мы оба не будем откровенны. Ваша племянница – секретарь мистера Нэдуэя-старшего. Смею предположить, что она пошла на это, потому что ей надо зарабатывать.
– Я была против, – сказала миссис Маубри. – Служить у таких людей! Но чего вы хотите? Эти социалисты нас абсолютно обобрали.
– Конечно, конечно, – согласился сыщик, рассеянно кивая, и снова уставился в потолок, словно унесся мыслью за тысячи миль. Наконец он сказал:
– Когда мы смотрим на картину, мы не думаем о конкретных, знакомых людях. Попробуем и сейчас представить себе, что говорим о чужих. Одна девушка выросла в роскоши и
