— с почтенной тещей) тем утром обыскали заросший сад сверху донизу, но узнали лишь то, что ночью сюда отчего-то сбежались самые разные животные — на истоптанной земле повсюду виднелись отпечатки когтистых лап, больших копыт и малых. Каких-либо человеческих следов (и уж тем более — фейских) им на глаза так и не попалось.
Эли исчезла.
— Ее забрала фея! — разрыдалась горько и безнадежно Маргарета.
— Значит, Эли, по меньшей мере, жива, — попытался успокоить ее Одерик, который и сам почернел лицом от дурных мыслей и тоски.
— Но мы никогда ее не увидим! — в отчаянии повторяла Маргарета, а Старая Хозяйка только горестно качала головой.
— Если оттуда можно вернуться, то Эли именно тот человек, который сможет это сделать! — твердо ответил на это Одерик. — Не думай о худшем, еще не все потеряно.
Печаль охватила оба поместья и в какой-то миг стала настолько нестерпимой, что суровое сердце Старой Хозяйки смягчилось — в один из своих приездов она обняла дочь и сказала ей много такого, чего прежде не говорила, полагая что излишняя любовь и мягкость портят детей. Теперь они с Маргаретой подолгу сидели рядом, тихо и неспешно беседовали, не ударяясь в споры, и Одерик краем уха слышал, что говорят они о феях и прежних временах, пытаясь отгадать, как вызволить Эли из волшебного плена. Все лучше, чем потерять надежду!..
Сам же Одерик каждый день отправлялся глубоко в лес, надеясь найти какие-то следы дочери; расспрашивал соседей — в общем делал все то, что полагается делать при обычной пропаже людей, безо всякого фейского морока.
О беде в Терновом Шипе ему сказали почти сразу после того, как усадьба сгорела дотла, но в глубине души Одерика осталась обида на госпожу Кларизу, и оттого он поначалу пропустил мимо ушей эту новость. Ему претила мысль, будто судьба его семьи может оказаться связанной с теми, кто так высокомерно отнесся к просьбам о помощи. Но на третий или четвертый день после пропажи Эли его словно кольнула мысль о пожаре, случившемся почти сразу же после роковой ночи — случайность ли? — и он, повинуясь безотчетным устремлениям, повернул коня в сторону Тернового Шипа.
Слуга, который был с ним, начал тут же рассказывать обо всем, что слышал о сгоревшей усадьбе — и о том, что хозяйка накануне вечером отослала всех слуг, и что тело ее нашли среди обгоревших бревен, на месте, где когда-то была гостиная, а ее воспитанник пропал бесследно — ни костей, ни прочих останков так и не обнаружили… Внезапно слова эти странным образом взволновали Одерика — бывает так, что какой-то мысли следует быть озвученной, чтобы произвести нужное впечатление. «Бесследно! — шептал Одерик. — Бесследно!» — и перед глазами у него стоял старый яблоневый сад, истоптанный десятками звериных лап и копыт, но без единого отпечатка человеческой ноги.
…Однако пепелище не дало ему тех ответов, на которые он в глубине души рассчитывал. Соседи Тернового Шипа торопливо растащили в стороны горелые бревна, когда искали погибших, а затем похоронили Кларизу рядом с могилами прежних владельцев усадьбы — не столько из добрых побуждений, сколько опасаясь, что душа, не упокоившись после столь страшных событий, может повадиться к ним, обидевшись на непочтительное отношение. Лишившиеся места слуги и проныры-бедняки шустро растащили то, что уцелело в пожаре и показалось им мало-мальски ценным. Наследников у Кларизы, кроме пропавшего воспитанника, по всей видимости, не имелось, и теперь пожарищу предстояло зарастать дикими травами да лесом. На обгоревших черных бревнах каркали вороны, ветер носил хлопья пепла.
Одерик, сам не зная, чего ищет в этом зловещем месте, спешился и медленно прошел взад-вперед вдоль остатков деревянных стен. Слуга с суеверным любопытным страхом таращился на пожарище, чтобы все как следует запомнить и пересказать остальной челяди за кружкой пива.
И стоило только безмерно уставшему Одерику подумать, что все это пустая трата времени, как он услышал топот копыт, и к усадьбе выехала целая процессия нарядно одетых господ, которых никто не ожидал бы увидеть в Лесном Крае. Чужестранцы, да еще из благородных — это было понятно сразу по их породистым, смелым лицам; по великолепным лошадям в роскошной сбруе; по оружию; по разговорам, которые они вели между собой.
Завидев Одерика, они со сдержанной любезностью поприветствовали его, и их предводитель — статный высокий мужчина средних лет, волосы которого уже посеребрила седина, — взволнованно спросил, верно ли они понимают, что здесь раньше располагалась усадьба Терновый Шип.
— Именно так, — подтвердил Одерик, несколько опешив: не каждый день встречаешь среди леса королевских придворных или кого-то вроде них!
Тогда благородный господин спешился и назвался Эршеффалем, не прибавив к этому никаких званий или титулов — но Одерик тут же решил, что это не иначе как граф или даже герцог.
— Здесь ли проживала дама, называющая себя Кларизой, и ее юный воспитанник, Ашвин? — спросил сударь Эршеффаль, с тревогой глядя на пожарище.
— Да, я имел честь их знать, но не слишком близко, — осторожно ответил Одерик, и вкратце рассказал все, что знал о пожаре, гибели дамы и исчезновении юноши.
Не будет преувеличением сказать, что услышанное поразило господина Эршеффаля.
— Как? Юный Ашвин пропал⁈ — вскричал он, побледнев, и проницательный Одерик понял, что господин Эршеффаль — как бы значительно он ни выглядел — беспокоится о скромном сироте из Тернового Шипа больше, чем о самом себе.
Увы, ничего утешительного поведать господину Эршеффалю Одерик не мог — он еще раз повторил все, что уже сказал, затем на всякий случай подозвал слугу-сплетника и заставил рассказать все, что тот слышал от других болтунов.
Господин Эршеффаль теперь был убит горем не меньше, чем сам Одерик. Он точно так же пристально смотрел на пепелище, словно оно могло дать ему ответ, что же здесь произошло — и, надо сказать, преуспел в этом деле куда больше. Укрепляясь в каком-то подозрении, он становился все мрачнее и суровее, и затем спросил:
— Не случилось ли здесь поджога или же иного преступления?
С ответом на этот вопрос Одерик затруднялся, а слуга-сплетник, чьи запасы сведений иссякли, заметил, что тело покойной госпожи Кларизы сильно обгорело, так что никто не смог бы сказать, от чего она умерла — да и кому бы захотелось к нему присматриваться!..
— А что же вы сами ищете на пепелище? — еще
