«Когда в ветвях понурых…»
Когда в ветвях понурых
Заводит чародей
Гнедых или каурых
Шушуканье мастей, —
Не хочет петь линючий,
Ленивый богатырь —
И малый, и могучий
Зимующий снегирь, —
Под неба нависанье,
Под свод его бровей
В сиреневые сани
Усядусь поскорей…
«Я около Кольцова…»
Я около Кольцова
Как сокол закольцован —
И нет ко мне гонца,
И дом мой без крыльца.
К ноге моей привязан
Сосновый синий бор,
Как вестник, без указа,
Распахнут кругозор.
В степи кочуют кочки —
И всё идут, идут
Ночлеги, ночи, ночки —
Как бы слепых везут…
«Дрожжи мира дорогие…»
Дрожжи мира дорогие:
Звуки, слезы и труды —
Ударенья дождевые
Закипающей беды,
И потери звуковые
Из какой вернуть руды?
В нищей памяти впервые
Чуешь вмятины слепые,
Медной полные воды, —
И идешь за ними следом,
Сам себе немил, неведом —
И слепой, и поводырь…
«Влез бесенок в мокрой шерстке…»
Влез бесенок в мокрой шерстке —
Ну, куды ему, куды? —
В подкопытные наперстки,
В торопливые следы —
По копейкам воздух версткий
Обирает с слободы…
Брызжет в зеркальцах дорога —
Утомленные следы
Постоят еще немного
Без покрова, без слюды…
Колесо брюзжит отлого:
Улеглось — и полбеды!
Скучно мне: мое прямое
Дело тараторит вкось —
По нему прошлось другое,
Надсмеялось, сбило ось…
«Еще не умер ты. Еще ты не один…»
Еще не умер ты. Еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин,
И мглой, и холодом, и вьюгой.
В роскошной бедности, в могучей нищете
Живи спокоен и утешен —
Благословенны дни и ночи те,
И сладкогласный труд безгрешен.
Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер косит,
И жалок тот, кто, сам полуживой,
У тени милостыни просит.
«В лицо морозу я гляжу один…»
В лицо морозу я гляжу один:
Он — никуда, я — ниоткуда,
И всё утюжится, плоится без морщин
Равнины дышащее чудо.
А солнце щурится в крахмальной нищете —
Его прищур спокоен и утешен.
Десятизначные леса — почти что те…
И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
«О, этот медленный, одышливый простор…»
О, этот медленный, одышливый простор!
Я им пресыщен до отказа, —
И отдышавшийся распахнут кругозор —
Повязку бы на оба глаза!
Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав
На берегах зубчатых Камы:
Я б удержал ее застенчивый рукав,
Ее круги, края и ямы.
Я б с ней сработался — на век, на миг один —
Стремнин осадистых завистник,
Я б слушал под корой текучих древесин
Ход кольцеванья волокнистый…
«Что делать нам с убитостью равнин…»
Что делать нам с убитостью равнин,
С протяжным голодом их чуда?
Ведь то, что мы открытостью в них мним,
Мы сами видим, засыпая, зрим —
И всё растет вопрос: куда они, откуда,
И не ползет ли медленно по ним
Тот, о котором мы во сне кричим, —
Пространств несозданных Иуда?
«Как женственное серебро горит…»
Как женственное серебро горит,
Что с окисью и примесью боролось,
И тихая работа серебрит
Железный плуг и песнотворца голос.
«Я нынче в паутине световой…»
Я нынче в паутине световой —
Черноволосой, светло-русой, —
Народу нужен свет и воздух голубой,
И нужен хлеб и снег Эльбруса.
И не с кем посоветоваться мне,
А сам найду его едва ли:
Таких прозрачных, плачущих камней
Нет ни в Крыму, ни на Урале.
Народу нужен стих таинственно-родной,
Чтоб от него он вечно просыпался
И льнянокудрою, каштановой волной —
Его звучаньем — умывался…
«Как землю где-нибудь небесный камень будит…»
Как землю где-нибудь небесный камень будит,
Упал опальный стих, не знающий отца:
Неумолимое — находка для творца,
Не может быть другим, никто его не судит.
«Слышу, слышу ранний лед…»
Слышу, слышу ранний лед,
Шелестящий под мостами,
Вспоминаю, как плывет
Светлый хмель над головами.
С черствых лестниц, с площадей
С угловатыми дворцами
Круг Флоренции своей
Алигьери пел мощней
Утомленными губами.
Так гранит зернистый тот
Тень моя грызет очами,
Видит ночью ряд колод,
Днем казавшихся домами,
Или тень баклуши бьет
И позевывает с вами,
Иль шумит среди людей,
Греясь их вином и небом,
И несладким кормит хлебом
Неотвязных лебедей…
«Куда мне деться в этом январе…»
Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок…
От замкнутых я, что ли, пьян дверей? —
И хочется мычать от всех замков и скрепок…
И переулков лающих чулки,
И улиц перекошенных чуланы
